Расплата
Шрифт:
Другая стена была увешана масками, ремнями и кнутами. У некоторых из них на концах были металлические шарики.
Посередине комнаты располагались две огромных чёрных балки, скрещенные в форме буквы «икс».
Стена напротив была зеркальной.
Она увидела нечто вроде ржавой печи барбекю, лежащую на боку деревянную бочку, утыканную гвоздями. Она увидела обшарпанный разделочный стол, заваленный гантелями, зажимами и ножами. К ним женщина положила и нож Доры. Осторожно, чуть ли не с любовью.
— Знаешь, а он ходит
— Виноватым?
— Конечно. Посмотри, во что он тебя превратил.
— Меня? Откуда ты знаешь…?
— О, поверь, я тебя знаю. Я тебя сразу узнала. Понимаешь, Говард всегда расплачивается наличными. Казалось бы, такой человек как он, с его-то работой, будет платить кредиткой, как все остальные. А он нет. Всегда наличными. Так вот, ты в курсе, что он до сих пор хранит в бумажнике твою фотографию?
— Мою? Серьёзно?
— Я же сказала: чувствует себя виноватым. Ты от него такого не ожидала, верно?
Женщина не шутила. Моя фотография в бумажнике… Уму не постижимо!
— Конечно, дело не только в тебе. Брокерша и секретарша. За них он тоже чувствует вину. Хотя я никак не могла сообразить почему? Чёрт, по-моему, он даже в смерти матери себя винит. На Говарде лежит много вины. Ему много за что держать ответ. По крайней мере он сам так считает, — она рассмеялась. — Что ты так удивляешься? В моём деле приходится выслушивать много историй. Люди открываются. Я заставляю их открываться.
Она подошла ближе.
— Встань, Дора.
Та повиновалась.
— Сними пиджак. Я хочу на тебя посмотреть.
Дора замешкалась.
— Я гораздо сильнее тебя без этой твоей игрушки. Ты же это и сама знаешь?
Дора взглянула в её большие зелёные глаза и кивнула. Она сбросила пиджак с плеч и внезапно почувствовала себя полностью голой. Женщина протянула руку и легко коснулась её волос. Её пальцы били током.
— Ну, так, что насчёт тебя? Тебе есть за что держать ответ?
Выбирайся отсюда, — подумала она. — Сейчас же.
Женщина подошла к прожектору и выключила его.
— Если я правильно поняла, — начала она. — Вы были вместе, а потом ты расхотела его трахать. Правильно? — она пожала плечами. — Ну, что ж, бывает. Для некоторых главное обладать. Когда ты докажешь, что можешь его заполучить, когда он становится твоим — интерес пропадает. Всё достигнуто и обращается в прах. Особенно если не очень-то любить себя. А ты себя не любишь, верно?
Дора чувствовала на себе её испытующий взгляд.
— Конечно ему потребовалось время чтобы опуститься, чтобы поравняться с тобой, стать таким же жалким созданием каким тебе хотелось его видеть. А потом он начал мстить. Начал унижать тебя. Пытаться сделать тебя ничтожной, глупой, слабой, а ведь ты сама,
И Дора ей верила.
— Тебе не приходило в голову, что он унижал тебя чтобы найти выход? Чтобы наконец уйти от тебя? Не считай, что дело в нём. Доказать себе, что во всём виновата ты. А ведь виновата, на самом деле, ты. Ты, действительно, отчасти ничтожество. Тебе не хотелось его трахать, ты уже получила, что хотела. Вот и всё.
Женщина вернулась к Доре, стоящей перед огромным чёрным крестом и приставила нож к верхней пуговице её блузки. Дора застыла на месте. Движение кисти и пуговица отлетела.
— Итак, — сказала она. — Я повторяю. Тебе есть за что отвечать?
Холод ножа, ползущего вниз, раздвигая тупым концом её блузку. Ещё одно лёгкое движение, ещё одна пуговица упала на паркет.
— Я… я не хотела.
— Ну, конечно же хотела, Дора.
Её трясло. Нож скользил по кремовому шёлковому бюстгалтеру к следующей пуговице.
Чик.
Женщина покачала головой и печально улыбнулась.
— А у него в бумажнике твоя фотография. Ты стоишь в майке и джинсах на берегу, улыбаешься, а вокруг пенятся волны.
Нож тупой стороной двигался по её животу. Теперь он казался теплее. Она чувствовала дыхание женщины на щеке, от неё пахло дождём и свежестью. Женщина была прекрасна. Все они были, по своему, прекрасны.
— До-о-ора-а. Разве ты не чувствуешь вину?
Она не выдержала и начала плакать.
— О, не стоит, — сказала женщина. — Просто сделай шаг назад.
Кончик ножа упирался ей в живот, подталкивая к деревянной конструкции за спиной. Женщина была не права. Плакать стоило. От стыда она плакала или от страха, Дора не знала, но сейчас это и не имело значения. Женщина нагнулась и крепко пристегнула лодыжки Доры мягкими чёрными кожаными путами. Когда та расставила её ноги чтобы пристегнуть вторую лодыжку, вся воля к сопротивлению покинула её. Испарилась с долгим вздохом.
— Подними руки.
На её запястьях сомкнулись наручники, пахнущие кожей и насыщенным ароматическим маслом. Женщина отступила.
— А остальные, Дора? Ты подумала об остальных? Нет.
Да, да, конечно подумала.
Она посмотрела в зеркальную стену на себя и изящную спину женщины.
Я буду видеть всё, — подумала она. — Всё. И она тоже, каждую секунду.
Это было жутко и одновременно возбуждающе. Как будто они были частями единого целого и обе были Дорой, самой сутью Доры, палачом и преступником.