Расплата
Шрифт:
Билл жестом остановил ее.
— Все в порядке. Я хотел позвонить вам. — Он улыбнулся. Улыбка вышла какой-то странной, кривой. — Я был очень занят.
Она внимательно посмотрела на него сквозь очки в серебряной оправе.
— Счастливчик. Я попытаюсь?..
Телефонный звонок оборвал ее на середине фразы. Она подняла трубку, а Билл снова углубился в чтение записей. Услышав, что она перешла на французский язык, он поднял глаза. Соланж нажала на клавишу приглушения звука.
— Это женщина.
Он вскинул брови.
— Кто?
— Вы
— Нет, черт побери, — рассмеялся он. — По крайней мере за последние пятнадцать лет. — Он протянул руку и взял трубку. — Алло, oui? [1]
Соланж смотрела на него с гордой, довольной улыбкой, которая озаряла ее лицо всякий раз, когда она слышала, как чисто, почти без акцента он говорит по-французски. Вдруг она заметила тревогу на его лице и тоже нахмурилась.
1
Oui — да (франц.).
— Кельтум? Как поживаете? — Он крепче прижал трубку к уху. — Плохо вас слышу. У вас все в порядке? Чем я могу…
Голос на другом конце провода прервал его.
— Не обо мне речь, а об Ахмеде.
— Что?
— Он умер. Покончил с собой. Вчера.
Краска сбежала с лица Билла.
— О черт! — Его голос понизился до шепота. — Черт! O merde! [2] — Он прошептал последнее слово несколько раз, словно ругал самого себя. Тряхнул головой, собираясь с мыслями. — Что?.. Я хотел сказать, как?..
2
Merde — черт (франц.).
— Он выбросился из окна. Двадцать третий этаж.
— Боже мой. — Билл тяжело опустился на подставленный Соланж стул. Его голос звучал приглушенно, отрешенно. — Ваш отец? Мать? Они очень переживают?
— Мама живет на успокоительных таблетках, а отец держится молодцом, хотя в его-то состоянии… Это он просил позвонить вам. Он хочет, чтобы вы прилетели на похороны.
Голова Билла пошла кругом.
— Разумеется, Кельтум. Передайте ему, что я обязательно прилечу. Когда похороны?
— Мы еще сами не знаем. Через несколько дней. Я сообщу вам при первой же возможности.
— Спасибо. — Он помолчал. — А вы, Кельтум? Как вы себя чувствуете?
— Благодарю вас. — В ее голосе появилась еле заметная жесткая интонация. — Не беспокойтесь обо мне. Я все выдержу.
Билл хотел было что-то сказать, но в последнее мгновение передумал.
— Великолепно, — прошептал он. — Берегите себя, Кельтум. Спасибо, что сообщили.
Он посидел еще несколько секунд, не выпуская трубку из рук, невидящим взором уставившись куда-то вдаль.
— Кофе? — И не успел Билл кивнуть, как она налила ему из стоявшего на столе кофейника. — Плохие новости? У вас жуткий вид.
Он одним глотком выпил кофе, зажал голову в ладонях и закачался из стороны в сторону.
— Плохие. Очень плохие. Это была сестра Ахмеда Бенгана.
— Кельтум? Та самая, которая когда-то у нас здесь работала?
— Да, та самая. — Голос Билла звучал еле слышно, он с трудом выговаривал слова. — Она пробыла у нас несколько месяцев. — Он помолчал, пальцами помассировал виски. — Вчера Ахмед покончил жизнь самоубийством.
Соланж судорожно закрыла рот рукой.
— О Господи! Вчера! Вы хотите сказать… да ведь я же разговаривала с ним в понедельник. Боже… — Она тяжело опустилась на стул. — Ужас какой.
Дрожь пробежала по телу Билла.
— Я виноват. — Его голос звучал как бы издалека. — Я должен был поговорить с ним в понедельник. — Он вскинул глаза. — Господи, Соланж! Я должен был поговорить с ним еще в пятницу! Он был в отчаянии, вне себя! Но я не сделал этого! — Он уронил голову и закрыл лицо руками. — Господи! Он умолял о помощи, а я не услышал его…
Билл открыл глаза, повернул голову и уставился в иллюминатор. Там, на востоке, куда летел самолет, начало светлеть небо. С тех пор как они вылетели из Нью-Йорка, он никак не мог уснуть: не давали покоя кошмары. Ахмед падает кувыркаясь и разбивается об асфальт, его мозг и кровь брызжут на прохожих. Ужасная картина внезапно сменяется воспоминаниями об их дружбе. Вот первая встреча. Он воссоздавал ее мысленно множество раз, каждая подробность вырисовывалась так четко и ясно, словно это произошло вчера.
…Шел 1968 год. Приближался к концу год его пребывания в Париже. Волшебный, восхитительный год! Возбуждала сама атмосфера города. Кафе были переполнены завсегдатаями, спорившими до глубокой ночи. Все с радостным нетерпением ждали каких-то важных событий. И в мае они разразились. В Париже, Лондоне, Праге, в американских университетских городках словно прорвало плотину и бурным потоком смыло все классовые и расовые барьеры. Упоительное было время, а Париж был самым упоительным городом в мире.
Сорбонна стала одним из центров движения, и Билл с удовольствием окунулся в работу: принимал участие в первых сидячих забастовках, распространял листовки и помогал организовывать марши. Радостное, приподнятое настроение охватило всех. Правительство зашаталось, казалось, оно вот-вот падет. А что или кто его заменит — это никого не интересовало. Перемены стали самоцелью. А потом вдруг все пошло наперекосяк. Вспыхнуло насилие. Счастливое, возвышенное состояние растворилось в клубах слезоточивого газа и в потасовках с вооруженными дубинками полицейскими.