Расплатиться свинцом
Шрифт:
И она ласково ущипнула меня за щеку. Я отрицательно помотала головой — нет, мол, не хочу. Хочу быть всегда молодой и красивой. Как сейчас.
— А с Норой так вообще однажды скандал вышел, — снова принялась сплетничать Эмма. — Да такой, что тут все дня два на ушах стояли.
— Правда?! — оживилась я. — Ой, расскажи поскорее, а то я просто умру от любопытства! Как у вас тут всё бурлит, всё кипит…
— Слушай, — придвинулась ко мне Эмма и жарким шепотом стала излагать мне на ухо подробности скандальной истории со
Выяснилось, что Нора умудрилась засветиться в «Камилле» со своим левым клиентом.
— Представляешь? — шептала Эмма. — Однажды звонок. Менты. Приезжайте, говорят, тут ваша дамочка в говно вляпалась.
— Прямо так и говорят?
— Еще хуже говорят, — заверила меня Эмма. — Так вот, приезжает Толя в гостиницу, а там ему и заявляют, что, мол, Нора с какой-то бабой, которая бизнес по кошкам делает, в койке кувыркались, а фотограф, приглашенный этой бабой, все снимал на видеокамеру.
Тут я сразу осунулась.
— Ой, я так не хочу, — заявила я. — Что тут будет такое, мне не говорили.
— В том-то и дело, что это строго-настрого запрещено, — раздраженно втолковывала мне Эмма. — В «Камилле», разумеется. А с кем ты там в свободное от работы время фотографируешься — это твое личное дело. Усекаешь? Оттрубил смену — гуляй смело.
— Тогда в чем же криминал?
— А в том, что фотограф, пока снимал, как они друг дружку гладили, ужрался в свинью, — рассмеялась Эмма, — и начал чудить.
— Да ты что?!
— Ага, — подтвердила Эмма, давясь от хохота, — стал голый по гостинице бегать и орать на всех этажах, что любовь, мол, как птица.
Тут и я расхохоталась.
— А как раз в это время, — еле выдавливала из себя слова Эмма, — в гостиницу вселялась немецкая парламентская делегация!
Мы обе рухнули на диван и долго смеялись, зажимая рты руками.
— Представляешь? — завершила свой рассказ Эмма, вытирая слезы. — Пришлось нашим откупаться за проделки своего сотрудника. Норе, конечно, вставили по первое число — я имею в виду в переносном смысле, — счет выставили за убытки. Тогда много пришлось отстегнуть, чтобы менты в покое оставили. Им ведь все равно — на работе ты или левачишь, главное, что девица из «Камиллы». В общем, Жанне пришлось раскошелиться.
— Да-а, — покачала я головой. — Ну и дела у вас тут творятся.
— Не говори, — скороговоркой произнесла Эмма, поправляя перед зеркалом прическу. — Только вот с тех пор Нора тут почти и не появлялась. Была Нора и нет. Короче, Цезарем звали.
Меня словно хлыстом ударили по барабанным перепонкам. Не веря собственным ушам, я переспросила:
— Как ты сказала?
— Цезарем, говорю, звали, — отозвалась Эмма. — Поговорка такая переиначенная. В народе говорят: «Митькой звали». Значит — пропал, с концами, так понимать надо. Не слышала разве?
Я ответила что-то неопределенное. Стараясь скрыть волнение, я сделала вид, что с головой ушла
Дело в том, что эта фраза значила многое. Слишком многое. И знать ее обычный человек просто не мог. Да, похоже, дело пахнет жареным…
Глава 5
Затрещал зуммер над зеркалом. Эмма всполошилась, сказала, что этот сигнал обозначает появление клиента. Она стала лихорадочно прихорашиваться и велела мне тоже подготовиться к встрече — вдруг захотят меня.
— Так… — бегло осматривала я сумочку, — дезик, презик…
При этих словах Эмма оглянулась и смерила меня презрительным взглядом.
— Где ты таких слов набралась, солнышко? Сейчас так даже пэтэушницы не выражаются.
Я не успела ответить.
Дверь номера распахнулась. На пороге стояла Жанна Юркевич.
— Эмма, выйди, пожалуйста, мне надо поговорить с новенькой, — попросила она.
Когда Эмма выскользнула из номера и дверь за ней тихо закрылась, Жанна села напротив меня и, уставившись мне в лицо, некоторое время молчала, глядя выжидающе. Наконец она произнесла:
— Пойди умойся.
— А я что, испачкалась? — бросилась я к зеркалу, пытаясь рассмотреть свое лицо.
— Умойся и приведи себя в порядок, — устало проронила Жанна. — Смой с себя весь этот дурацкий грим. Ты же выглядишь как шлюха.
Когда я вернулась из туалета, вытирая лицо махровым полотенцем, Жанна по-прежнему сидела на том же месте, недвижная, как изваяние.
— Ты из КГБ? — спокойно спросила она. — Говори, не стесняйся.
— Почему вы так решили?
— Для милицейской наседки ты чересчур изобретательна, — пояснила Жанна.
— Я не из органов, — произнесла я, усаживаясь к столику и закуривая.
— Вот как? — Жанна приподняла одну бровь. При ее скупой мимике это, должно быть, означало крайнюю степень удивления. — Тогда откуда?
— Сама по себе.
— Тебя кто-то нанял? — продолжала расспросы Жанна Юркевич.
— Да.
— Кто?
— А как вы сами думаете? — поинтересовалась я. — Если вы смогли меня вычислить, то наверняка сможете и правильно угадать.
— Вдова?
Я кивнула.
Жанна заметно расслабилась. Заметно для меня — на самом деле всего-навсего исчезла напряженная складка в уголках ее рта.
— Тогда это не страшно, — произнесла она, как бы разговаривая сама с собой.
— Как вы меня раскрыли?
— Случайно, — так же тихо отозвалась Жанна. — Я каждый день просматриваю эту пленку. Когда Довженко был здесь в последний раз.
— Ах вот оно что!
— Да-да, камеры фиксируют всех, — пояснила Жанна. — На всякий случай. Пленки уничтожаются через месяц. Пока что не было случая, чтобы эта система себя оправдала. И вот он появился. Выходит, я была права, когда настаивала, чтобы установили камеры.