Распря с веком. В два голоса
Шрифт:
Обсуждение началось в два часа дня и кончилось в шесть часов вечера.
В 15 час. 45 мин. московского времени по Центральному Дому литераторов метнулись сторожа и застыли у дверей Малого зала.
У главных дверей встали: 1. Секретарь по организационным вопросам МО СП РСФСР тов. Ильин В. Н. 2. Секретарь МО СП РСФСР Березко Г. С.
3. Директор Центрального Дома литераторов Филиппов В. А. 4. Секретарь (технический) бюро Объединения прозы МО СП РСФСР Борисов И. Б. 5. Сторож Молибден (?) Н. 6. Сторож Анюта.
Тов. Борисов И. Б. отбирал повестки и пытливо вглядывался.
Тов.
Пятьдесят второй был впущен, и двери с лязгом замкнулись.
— Я очень рад… — сказал тов. Г. С. Березко.
В этой книге «Нового журнала» Вы прочтете две записи обсуждения повести «Раковый корпус».
В первом обсуждении принимали участие писатели, еще не замученные до конца и еще сохранившие порядочность. Во втором заседании участвовали охранники отечества.
Вот что говорила о повести «Раковый корпус» не замученная до конца и еще сохранившая порядочность писательница Л. Р. Кабо: «Рукопись производит громаднейшее впечатление».
А вот что думает писатель Б. Кербабаев, охранник: «Читал „Раковый корпус“ с большим неудовольствием. Все — бывшие заключенные. Все мрачно, ни одного теплого слова. Просто тошнит, когда читаешь».
Вы узнаете, что говорили (под наблюдением тт. Ильина В. Н., Березко Г. С., Филиппова Б. А., Молибдена (?) Н. и стального сторожа Анюты) еще сохранившие порядочность люди с осторожностью, но с надеждой.
Я хочу предупредить вас о том, что на этом заседании были не одни ангелы, не одни ангелы. И здесь, как всегда, когда собираются простые подлинно советские люди в количестве, превышающем два, хватало прохвостов.
Среди присутствовавших ангелов особенно выделялись заслугами и осанкой Зоя Кедрина, за девять месяцев до этого выступавшая в другом заседании — судебном — общественным обвинителем по делу Синявского и Даниэля, и Николай Асанов, очень популярный московский стукач союзного значения. Были секретари, были и председатели, были, были… Но преобладали люди, которым мы подавали руку и не сразу бежали после этого в баню.
Это заседание созвали, когда уже все было неблагополучно, тревожно. И именно поэтому созвали. «Раковый корпус» не хотели печатать, однако еще не все не хотели. И кто хотел — люди, не имевшие или уже потерявшие власть, — утешался надеждой на то, что если так называемое «ответственное и представительное собрание» выскажется за печатание, то в ЦК послушаются, ну, не послушаются, быть может, прислушаются.
В ЦК послушали и изругали собачьими словами Г. М. Маркова, секретаря Московского отделения, за то, что допустил, а допустив, не организовал.
Г. М. Марков изругал Г. С. Березко.
Г. С. Березко изругал А. М. Борщаговского (докладчика).
В. Н. Ильин, приставив руку к глазам, всматривался, медленно поворачиваясь справа налево, слева направо.
Выступали писатели, хорошие, плохие, очень плохие, получше, боявшиеся, что опять перестанут печатать их, других и что опять начнут арестовывать, еще не признавшиеся себе в том, что боятся.
Многие с восторгом говорили о повести и некоторые с отвращением о цензуре.
Через равные промежутки входил и выходил В. Н. Ильин.
Все
Выступали Винниченко, Березко… Да-а…
Выступала советская социалистическая жаба Зоя Кедрина. Похваливала, поругивала (немножко).
Выступил не позволивший себя заплевать прекрасный критик Бенедикт Михайлович Сарнов.
Вошел и вышел, постояв за портьерой, В. Н. Ильин.
Тов. Карякин Ю. Ф., каждый вечер читающий под «лампочкой Ильича» боевой орган ЦК КПСС «Коммунист», говорил проникновенно марксистским голосом. (Громкие аплодисменты.) [124]
Люди поняли главное: «…перед нами настоящее художественное произведение, вскрывающее раковую опухоль нашего общества».
Вошел и не вышел тов. Ильин.
Уверенные в том, что невозможно обратить историю вспять, а также в неминуемом торжестве прогресса, еще не заплеванные до конца и еще сохранившие порядочность писатели пренебрегали тт. Ильиным и Анютой.
124
Впоследствии исключен из партии за то, что читал, читал, да не те выводы сделал.
В надежде славы и добра они глядели без боязни вперед и, глядя таким образом, говорили: «Вся деятельность Солженицына характерна для нового времени. Пришла новая литература, со старой, рептильной, ползающей, с литературой, признающей только прямую линию, — с ней покончено».
Так говорил В. А. Каверин.
Другие тоже говорили с пронизывающей бодростью:
«У нас идут сложные и необратимые процессы демократизации, — догматики и субъективисты могут помешать этим процессам, но не могут их остановить», — твердо заверил собрание бывший секретарь парткома московской писательской организации тов. Е. Ю. Мальцев.
Эти заявления носили исключительно прогрессивный характер.
17 ноября 1966 года было совершенно ясно, что приходит новая эра, что она рядом, у двери, может быть за портьерой.
Было совершенно ясно, что в грядущем юбилейном году от нее, братцы, никуда не уйти.
И действительно, меньше чем через год в доме Правления Союза писателей СССР, охраняемом не Анютой, поверьте мне, не Анютой, собрались другие братья по нашему трудному писательскому ремеслу.
И эти братья тоже обсуждали повесть А. И. Солженицына «Раковый корпус».
И люди, которые обсуждали, тоже с надеждой смотрели вперед.
Они надеялись на то, что злобный визг ужаленного в самое чувствительное писательское место (клеточка мозга, ведающая вопросами творчества) тов. Шарипова — «А я б ему скидку не дал, я б его из Союза исключил!» — найдет надлежащее понимание у «сегодняшних замечательных руководителей» Советского государства.
Они смотрели с надеждой вперед на заседании Секретариата Союза писателей СССР 22 сентября 1967 года.
Заседание началось, как пишет в «Изложении» А. Солженицын, «в 13 часов, окончилось после 18 часов».