Распущенные знамена
Шрифт:
Глава четвёртая
МИХАИЛ
Наш план по устранению Стрелкина блестяще осуществился. Мы с Ольгой, собственно, и рассчитывали на то, что «смерть негодяя» произойдёт на глазах сторонних свидетелей, но то, что одним из свидетелей стал сам Александрович, сочли большой удачей. У командира Красной Гвардии не возникло и тени сомнения в правомочности моих действий. Наоборот, Александрович выразил мне благодарность за спасение женщины, которой мерзавец угрожал косой. Кравченко-Львов, тот, разумеется, обо всём догадался,
По дороге в крепость я поведал Александровичу об откровениях Стрелкина. По мере того, как мой рассказ насыщался новыми подробностями, лицо эсеровского лидера твердело. Высадив у Комендантского дома Ольгу и Кравченко, Александрович придержал меня в машине, велел шофёру разворачиваться и гнать из крепости.
Вскоре мы остановились на малолюдной набережной. Александрович вышел из автомобиля и направился к гранитным ступеням, ведущим к Неве. Я последовал за ним, приказав шофёру оберегать нашу беседу от посторонних ушей. Александрович стоял у самой воды, устремив взгляд в невский простор. Когда я встал у него за спиной, не оборачиваясь, произнёс:
— Пора валить Савинкова, как ты думаешь?
— Пора, — согласился я. — То, что он в который раз пригрел подле себя провокатора, и то, что для достижения своей цели он пошёл на сговор с врагом — оба-два этих факта могут прицепиться к его ногам полновесными гирями и утянуть на дно политического омута, откуда он уже вряд ли выплывет. Вот только…
— Что только? — Александрович резко повернулся в мою сторону.
— Не стоит нам самим тащить на свет божий это дерьмо. Пусть за нас это сделает какая-нибудь не симпатизирующая нашему делу газета.
Я подождал, пока недоумение в глазах Александровича сменится на понимание, и добавил:
— Мы к этой публикации, разумеется, никакого отношения иметь не будем. Этим займутся другие, а мы пока известим о случившемся наших сторонников, и будем готовиться к внеочередному заседанию ЦК.
**
Говоря с Александровичем о публикации, под «другими» я подразумевал в первую очередь Львова — не Кравченко. Большевика Кравченко поведение Савинкова вряд ли могло сколь-либо сильно возмутить, а вот Львов должен был испытывать к «террористу номер один» ненависть в самом ярчайшем её проявлении. Он и испытывал, так что уговорить экс-жандарма ограничиться всего лишь газетным разоблачением неприглядной роли Савинкова в деле гибели царской семьи оказалось делом весьма и весьма непростым. Львов был согласен только на физическое устранение преступника (его определение) и лишь моё предложение казнить Савинкова дважды: «Сначала превратим его в политический труп, а потом поступай с ним по своему разумению», — заставило Львова согласиться на то, чтобы растянуть удовольствие…
***
О том, что настоящий разведчик всегда должен быть готов к провалу, резидент «Шестёрки» в Петрограде майор Торнхилл не то чтобы забыл — просто перестал предавать этому постулату значение: настолько вольготно чувствовал он себя в столице России. После свержения царя даже более вольготно, чем при нём. Потому, когда люди в полумасках среди ночи ворвались к нему на квартиру и вытащили тёпленьким из постели, Торнхилл на протяжении всего их визита пребывал в рыбьем состоянии — с беззвучно шевелящимся ртом и выпученными глазами.
Когда майору предложили
Утром майора освободили от кляпа и пут, а положенная на стол вскоре после завтрака газета освободила его и от ночных мыслей. Не очень респектабельная, но отчаянно кусачая газетёнка, прямо с первой полосы извещала читателей о странном альянсе между известным террористом, ставшим при Керенском товарищем военного министра, Савинковым, резидентом британской разведки майором Торнхиллом — «Боже! Это конец», — промелькнула в голове майора первая за последние часы здравая мысль — и германским генеральным штабом, последствием которого (альянса) стала гибель в шведских водах парохода «Северная звезда», шедшего под флагом Красного креста. «Если кого-то не возмутит тот факт, что при этом погибла царская семья, — вопила газетёнка, — то гибель более чем трёхсот пассажиров и членов экипажа мирного судна не может не наполнить гневом сердца всех честных людей!»
Когда вечером того же дня Торнхилла вызвали к послу, статью перепечатали уже все вечерние газеты.
**
Председатель второго Временного правительства Александр Фёдорович Керенский слушал доклад министра внутренних дел в напряжённой позе и прикрыв глаза.
— … Таким образом, в руки газетчиков действительно попали документы, подтверждающие справедливость того, что написано в статье.
Министр закрыл папку и замер в почтительной позе. Керенский открыл глаза и вонзил в министра острый взгляд.
— Происхождение документов выяснить удалось?
— Да, — кивнул министр. — Документы были изъяты прошлой ночью неизвестными с квартиры резидента британской разведки майора Торнхилла.
— Правильно ли я понял, что имена налётчиков вам неизвестны? — спросил премьер.
— Увы, — развёл руками министр.
Керенский жестом отпустил чиновника и вновь прикрыл глаза. «Какой грандиозный скандал, — думал он. — Хороши союзнички, такую свинью подложили! Придётся теперь требовать объяснений от правительства его величества. И это в тот момент, когда нашим армиям удалось остановить контрнаступление противника, и когда они уже почти готовы перейти в новое наступление! И Борис Викторович хорош — так меня подставить! Однако надо его вытаскивать, пока слухи о скандале не доползли до действующей армии».
Керенский вызвал секретаря.
— Немедленно отправьте телеграмму об отзыве Савинкова с фронта, и поставьте под ней мою подпись!
Бланк правительственной телеграммы Савинкову вручили прямо в момент обсуждения в штабе фронта плана нового наступления. Прочтя послание Керенского, Савинков протянул бланк Корнилову.
— Так вы нас покидаете? — удивился командующий.
Савинков нервно усмехнулся.
— Не знаю, какая муха укусила Александра Фёдоровича, — воскликнул он, красуясь под взглядами штабных офицеров, — но покидать фронт в такой момент я считаю для себя недопустимым!