Распутье Воронов
Шрифт:
Как обычно, первыми их заметили коты и дети. Коты, которых на окраине местечка было многонько, не спешили уступать дорогу, сторонясь, глядели грозно, шипели. Дети разбегались по домам с писком и рёвом, бросая свои игрушки — главным образом комки засохшей грязи.
Кроме котов и детей никто из жителей местечка Спынхам не обратил ни малейшего внимания на въезжающих ведьмаков. Можно было подумать, что всадники в чёрных плащах с мечами за спиной въезжали в Спынхам так часто, что всем уж наскучили.
Престон Хольт знал здешние
— Добрый барин, — обратилась к Геральту нищенка, присевшая на корточках у стены, с ребёнком в подоле. — Добрый барин, дай грошик… На молоко для дитяти…
Прежде чем Хольт успел вмешаться, Геральт вынул из кошеля и бросил бабёнке марку, та многословно и пылко поблагодарила его. Хольт молчал шагов с полсотни, наконец, остановился.
— Ты не барин, — процедил он, глядя Геральту в глаза. — Но ты дурак. За марку можно купить удой от двенадцати коров. Тебе, в чём ты скоро убедишься, за убийство чудовища захотят платить ненамного больше. Но убить чудовище — работа куда более тяжёлая, чем клянчить милостынею и скалить гнилые зубы. А ребёнка она наверняка взяла взаймы у своей товарки, которая сидит в корчме и ждёт клиента, чтобы за полмарки обслужить его в сортире. Предупреждаю, не ходи больше по этой улице, станешь всеобщим посмешищем, если ещё раз здесь появишься.
Геральту захотелось пойти наперекор, огрызнуться, посоветовать Хольту — отстань-де и не лезь не в своё дело. Захотелось — и расхотелось. Он невольно признал в Хольте старшего рангом, почти наставника. Может, потому, что Хольт напоминал ему Весемира. Поведением и речью. Потому что внешне они были совсем не похожи.
Впереди засветлели белёные известью колоннады храма, под ними сидела на корточках армия попрошаек обоего пола. Храм уже много лет как был закрыт и заброшен, но попрошайки всё так же сидели на корточках. И протягивали руки за подаянием. По привычке.
Хольт предусмотрительно перевёл Геральта на противоположную сторону улицы.
— Ты знаешь, почему нас называют ведьмаками? — спросил он. — Потому что мы дети ведьм.
— Накося… — Геральт поперхнулся. — Ну, то есть, выдумка. Ведьмаки от ведьм. Брось.
— Тебе это может показаться забавным, но это как раз правда. Первые ведьмаки были детьми женщин с неконтролируемыми магическими способностями, называемых ведьмами. Они были не в своём уме и часто служили похотливым молодцам для сексуальных забав. Детей, последствия этих забав, выбрасывали. Или подбрасывали. А из сиротских домов и приютов они, бывало, попадали в ведмачьи школы.
— Как же. Ты это выдумал. Не было такого.
— Было. Все мы, ведьмаки, ведём свой род от умственно отсталых шлюх. Тебя это не забавляет?
— Нисколько. Потому что этого не было.
— Было, было. Но очень давно! Теперь у храмов ведьм не увидишь. Чародеи ликвидировали всех.
Чем ближе к рынку, тем многолюднее становилось. Для Геральта это было в новинку. Он не привык к толпе, ему стало не по себе. Его раздражал гомон. Стало трудно дышать, а вонь делалась всё противнее. Воняло дымом, пригоревшим жиром, гниющими фруктами, навозом и чёрт знает чем ещё.
На рынке им пришлось идти сквозь ряды прилавков и толпы покупателей. Здесь Геральта тоже ждали сплошь новости и нежданности. И, наконец, восхищение. Он и представить себе не мог, что в мире существует столько ремёсел и такое изобилие товаров, выставленных на продажу. И что так много желающих их купить. Ремни и всякие штуки из кожи, глиняные горшки с глазурью и без, меховые шапки, полушубки, калиги, вышитые платы, медные сковороды, грабли, вилы, рукоятки мотыг — и баранки, баранки, баранки.
Хольт не обращал ни малейшего внимания на все эти чудные вещицы на прилавках. Вдруг он перестал проталкивать сквозь толпу, схватил Геральта за рукав.
— Опусти глаза, — прошипел он. — Опусти глаза, не пялься.
— А чё такое?
— Чародейки.
Геральт послушно отвёл глаза. Неохотно. Две женщины у лавки, торгующей янтарными украшениями, притягивали его взгляд поистине магнетически. Своими богатыми нарядами. И красотой — как на картинке.
— Они, — объяснил Хольт, отойдя подальше, — считают обычных людей быдлом, а ведьмаков ненавидят. Всегда готовы к драке, и любой взгляд в свою сторону расценивают как вызов. Лучше, чтобы они не учуяли наших медальонов.
Хольт остановился перед солидным домом, над дверью которого была прибита вывеска. Картина на вывеске, весьма искусная, изображала русалку с пышной грудью. Надпись под русалкой гласила: «Лорелея».
Хольт схватил молоток и энергично постучал. Очень энергично.
Массивная дверь распахнулась, и на пороге появился коренастый детина с челюстью, похожей на хлебный каравай. Долгое мгновение он мерился взглядами с ведьмаком. А затем сделал шаг назад, приглашая войти.
Хольт явно был здесь не впервые, без слов снял со спины оба меча и отдал их детине. Геральт поспешил сделать то же самое.
Разоружившись, вошли они в прихожую, освещённую несколькими лампами. Геральт задержал дыхание, уж слишком сильны были тут запахи духов и благовоний. На стене висела ещё одна картина с русалкой. Такой же сисястой. Надписи не было.
— Господин Престон Хольт, — сказала женщина, входя.
— Госпожа Пампинея Монтефорте, — Хольт поклонился.
Геральт тоже поклонился. И закрыл рот, который у него сам собой разинулся. От восхищения
Незнакомый с искусством дамского швейного мастерства, Геральт не мог знать, что ткани чёрного платья Пампинеи Монтефорте — это просвечивающий шифон, муслин и креп. Не знал он также, что великое искусство — сшить платье так, чтобы оно закрывало, открывая. И наоборот.