Распутье
Шрифт:
Больно-то как! Внутри больно. И холодно, очень холодно.
Сначала Андреас, потом Свен… А я им верила, верила! Ио, за что мне это?!
— Заткнись, падаль! — раздался позади грозный голос Свена.
Кто падаль? Я? Правильно, переспала с любимым тогда человеком — значит, падаль.
Ну, ударь же, Свен Гилах, избей, как молочник! Мы с его женой обе беременные. Мы обе вам не нужны, обе не люди. Давай, больнее уже не сделаешь.
Оказалось, падаль — это нищий. Он полетел с лестницы, стоило только снова открыть рот. Затем Свен вздёрнул меня
— Ты чего? Ребёнок?..
Замычала, мотая головой, и оттолкнула его. Не желаю, чтобы он меня трогал. Всё, развёлся, иди к своей Гедде! А я… Да умру я, ты не вздрогнешь.
Муж оказался настырным и сильным, спокойно поволок прочь. Потом и вовсе перекинул через плечо.
— В суд несёшь? — спросила, немного успокоившись.
— К лекарю, — не сбавляя шагу, ответил Свен.
— Зачем?
— Тебя рвало. Вдруг это для ребёнка плохо?
— Какая тебе разница? — кисло улыбнулась я. — Новая милка десяток нарожает.
— Какая милка? — недоумённо переспросил Свен и остановился.
— Как же, новая жена. Ты же со мной развёлся, — вылечила чужую забывчивость и отвернулась, сглатывая слёзы.
Муж засопел, сгрузил с плеча и, поставив так, чтобы видела его лицо, твёрдо заявил:
— До того, как Глой признает Ио, развода ждать будешь. Поняла?
Испуганно кивнула.
Свен же продолжал:
— Чтобы ничего за моей спиной! Всё получишь, всем обеспечу, только никаких малайонцев!
А дальше снова поволок к уже знакомому магу-целителю. Я пробовала возражать, Свен не слушал. Мрачный, серьёзный, пробился в приёмную, а потом и к магу. Представляю, во сколько это Свену обойдётся! Золотые успокоительные капли.
Муж выдохнул только, услышав, что дитя живо и здорово. Я тоже, только очень сильно переволновалась.
— Женщины — существа истеричные, — равнодушно пояснил целитель, вытирая руки. Можно подумать, я грязная, что пощупал и сразу мыться! — Вы слишком много воли ей даёте. Пусть шьёт себе, дом ведёт и место своё знает, тогда и ребёнок появится в срок.
Понятно, дискриминация по беременному признаку.
— Может, её в деревню отправить? — задумчиво протянул Свен. — Там тихо, спокойно.
Только не в деревню! Я не переживу общества Марции, её мужа и детей. Хватит с меня весенней муштры!
Видимо, испуг отразился в глазах, потому как муж тут же передумал.
А вот лекарю идея понравилась. Он живо ухватился за неё, а, узнав о существовании замужних золовок, и вовсе просиял.
— Самое то! Опытная женщина всему научит, заодно характер исправит. Слишком уж у вас слабая на чувства жена, умеренности бы ей. А то покоя в доме не будет. Опять же теперь из-за ерунды время и деньги тратите. Мой вам совет: не обращайте внимания. Пусть плачет себе. День порыдает, другой и успокоится. Вот что значит с детьми тянуть, — лекарь отчего-то с укором посмотрел на меня. — И истерики-то ваши оттого, что природа уже дитя принимать не желает, увядает. Вот у крестьянок никаких истерик, а всё потому, что регулярно рожают.
Так
Его послушать, так женщина — племенная кобыла. Спаривай её почаще, и будет ей счастье. А ещё маг, лекарь! Судя по выражению лица мужа, он частично согласен с врачом. Хотя Свену ли не знать, отчего у меня истерика.
Хотела ответить, но промолчала. Средневекового мужика не переспоришь. Племенная кобыла — и точка. Немудрено, что мать Джульетты в тридцать лет считалась старухой. Если с тринадцати лет рожать, на шарпея станешь похожа.
Меня напоили горьким отваром, и мужчины принялись обсуждать предстоящие роды. Лекаря волновало, позовут ли его. Из корыстных соображений, естественно. Только я точно знала: этого человека даже в соседней комнате не будет.
Свен ответил обтекаемо: в другом городе, мол, родим. Мне-то он обещал Россию. Надеюсь, слово сдержит.
— Если передумаете, заезжайте, обговорим, — не терял надежды лекарь.
Свен кивнул, поблагодарил за советы и глянул на меня: как, мол?
Как-как, хреново. И очень спросить хочется, зачем так в храме поступил. Жестоко ведь, до сих пор больно, даже питьё не помогло. И спросила, когда лекарь отлучился в соседнюю комнату, за порошком. Их велели растворять в воде и пить по утрам.
— Чтобы наказать, — с жёсткой прямолинейностью ответил муж. — Почувствовала, каково мне? Очень хорошо, зато теперь больше никогда не повторишь.
Посмотрела на Свена. Губы поджаты, на меня нарочито не смотрит, подбрасывает на ладони кошелёк. Когда вернулся лекарь, забрал порошки и щедро сыпанул монеты на стол. Посчитала и присвистнула: целый дукат. Подумал и добавил немного ассов.
Дождалась, пока выйдем в приёмную, и несмело коснулась руки супруга. Наверное, нужно обнять, поцеловать, я бы и сделала, только суровость Свена пугала. Он дулся и явно не собирался прощать. А ведь я просто не хотела лгать!
Осмелев, чуть погладила локоть супруга, и разрыдалась — запоздалый стресс. Вцепилась в Свена и натурально завыла. Так страшно стало, что бросит. Это на словах хорошо: сама, сама, а в реальности? Помню ведь, каково в первые месяцы пришлось, чего мне стоило добиться права работать. И ребёнок, в Галании ведь пособий нет, на матерей-одиночек смотрят косо, а то и вовсе презрительно. Забыла ты, Ира, что общество патриархальное.
Да и Свен. Представила, каково это, вдруг остаться без него. Привыкла ведь уже, хоть и ворчала. Свой он, родной и по-своему незаменимый. Лучше без денег, зато с надёжным плечом.
— Перестань! — руки мужа обвились вокруг талии. — Тебе нельзя — ребёнок.
— Вечно ребёнок! — заскулила я, судорожно вцепившись в плечи мужа. — Тебе ничего, кроме детей, не нужно, будто я кобыла. Только рожай и рожай, моего мнения не спрашивают. Может, я молодая, может, хочу поработать, в Россию вернуться. Но вы, средневековые мужики, — тут, каюсь, сорвалась на отвратительный фальцет, — только о себе думаете! Хочу — и всё.
Свен заморгал, засопел и потащил на улицу, на ходу буркнув: