Распутин (др.издание)
Шрифт:
— Прочь, мерзавец! — с отвращением крикнул Алексей.
Весь бледный, Гольденштерн все поправлял свое пенсне и старался презрительно усмехнуться.
— Позвольте представиться, господин полковник… — проговорил преображенец, подходя к Алексею. — Поручик лейб-гвардии Преображенского полка князь Курасов. Отряд местной белой гвардии отдает себя в ваше распоряжение…
— Благодарю вас, князь. Это как нельзя более кстати… — пожимая ему руку, отвечал Алексей. — Нас маловато…
— Извините только за костюм: пробирался
— Прекрасно… — сказал Алексей. — Ну-с, арестованных комиссаров посадить под крепкий караул… — обратился он к Ерофеичу. — А пленных оставить пока на площади под надежной охраной… И смотри, старик, чтоб казаки не обижали жителей… — тихо, но строго приказал он Ерофеичу. — Чистая беда с вами…
— Да рази удержишь их, вашбродь? — усмехнулся старик. — Ведь все мы начисто обобраны, вот и старается кажний свое вернуть… Никак не удержишь, хоть вот убей…
Алексей только рукой безнадежно махнул.
— А теперь все расходись… — крикнул Алексей повелительно. — Здесь будет помещаться наше военное управление, пока гражданская власть не наладит дело… С Богом… Расходись все…
Толпа, возбужденно галдя, с шумом расползается во все стороны. Алексей хмуро смотрит вслед Грише, которого повели куда-то два казака.
На пороге появился вестовой Алексея, мужиковатый солдат с каким-то наивным выражением в голубых мягких глазах. В руках у него был скромненький чемоданчик, погребец и старая бурка.
— Эх, вот так насквернили, мать честная! — ахнул он. — Чистый свинюшник!
— Ну, прежде всего, братец мой, выбрось ты мне эту вот музыку… — сказал Алексей, указывая на красные флаги.
Вестовой осторожно пощупал материю.
— А важнеющий бы по нонешним временам бабе столешник вышел… — сказал он. — Только бы вот буковы как отмыть… Разрешите, вашскородь, попользоваться…
Все засмеялись.
— Да сделай милость! — сказал Алексей и обратился к Сомовым:
— Ну, сейчас мы с вами чай наладим, друзья мои, и будем разговоры разговаривать. Каковы делишки-то на Руси творятся, Андрей Иванович? А?
— И во сне не приснилось бы раньше… — сказал Андрей Иванович, выбирая кресло почище. — Боже мой, Галочка!
— Папик! Мамочка… Левик мой… — вскрикнула от дверей Галочка и вихрем пронеслась к своим. — Господи, вот счастье! Да как это вы?
— Но как ты возмужала, девочка моя! Как я рад тебя видеть… Галочка, милая… И не чаяли мы, не гадали и найти тебя… А нас чуть было не расстреляли…
— Марфа, голубушка, да как же ты похудела…
— И-и, барышня, как еще живы мы с этими идолами остались! Уж так-то в Москве бились, так-то мучились…
Начался тот радостный галдеж, который всегда поднимается в таких случаях: никто не слушает, все говорят, и счастливое выражение лиц, звуки голоса, радостные жесты заменяют
— Ну вот что, брат, уборки тут будет на неделю… — сказал Алексей вестовому. — Так ты уж лучше нам сперва как самоварчик наладь. А?
— Слушаю, вашскородь… Сею минутую…
— А вы знаете, Галочка, Гриша здесь, арестован… — сказал Алексей, когда вестовой вышел. — Что-то вроде комиссара…
— Вы должны непременно спасти его! — всплеснув в ужасе руками — она знала уже, чем это пахнет, — живо сказала Галочка. — Вы же знаете, что он не из дурных побуждений, а из простого фантазерства…
— Я не могу в это дело вмешиваться… — сказал Алексей. — Военный суд отнесется внимательно…
— Приказали передать вашскородию… — сказал, входя, вестовой с запиской.
— Что там такое? А-а… Ну, ты можешь идти… — сказал он солдату. — Это от Гриши… Желает переговорить…
— Конечно, надо выслушать…
— Не совсем это ловко, но… Только непременно в вашем присутствии…
— Хорошо, хорошо… — сказали Сомовы вперебой. Алексей написал коротенькую записку и крикнул:
— Ефимов! Начальнику караула… — добавил он, когда вестовой вошел.
— Нет, не они виноваты, а мы, их наставники… — задумчиво сказал Андрей Иванович. — И не могу даже по совести сказать, что проектированный нами дом был плох, нет, но материал-то, да и строители, оказались из рук вон…
— Ну, это мы потом разберем, — сказала Лидия Ивановна. — А теперь давайте пособим Марфе хоть немножко порядок тут навести… Ведь можно же такое свинство устроить!.. Нет, бумаги можно в уголок сложить, Марфа, — может быть, начальству понадобятся, а ты вот давай получше какие стулья к столу отбери…
Дверь отворилась, и на пороге в сопровождении часового показался Гриша.
— Можешь идти… — сказал Алексей часовому и, когда тот вышел, сказал брату: — Наедине я не могу принять вас…
— Я ничего не имею против присутствия… ваших друзей… — смущенно отвечал Гриша.
— Стыдно, Гриша… — сказала Галочка, подходя к нему. — Нас ты так обижать не должен… Здравствуй, милый… Алексей, оставьте, голубчик, официальный тон — давайте поговорим по-человечески…
— Что… вы хотели сказать мне? — избегая смотреть на брата, спросил Алексей.
— Я знаю, что меня ждет расстрел… — с усилием заговорил Гриша. — Но, умирая, я, думаю, имею право сказать, что… что… я совсем не то, за что меня считают… Если меня ослепила… мечта… если я ошибся… я искупить свой грех согласен, но… их преступления… Нет! Все это я проклинаю и ненавижу не меньше вас…
— То есть… позволь… я не понимаю… — с удивлением проговорил Алексей. — Ты, что же, не веришь больше во всю эту чепуху? Ты не с ними?
— Нет, нет, я не с ними! — в глубоком волнении выговорил Гриша. — С ними нельзя быть никому, в ком хоть немножко живо человеческое сердце…