Распутин наш
Шрифт:
“Утром у меня был Сандро. В 12:12 пошли к молебну в походную церковь, по случаю именин Анастасии. Завтракал и обедал Мордвинов (деж.). Сделал с ним и дочерьми прогулку вокруг парка. В 4 ч. принял Протопопова, а после чая Покровского. Вечером занимался…”
Рабочий график Российского императора был не столь напряженным, как у воюющей, встающей на дыбы, предреволюционной страны…..
– Адмирал на мостике!
Непенин, вполуха слушая доклад вахтенного офицера, придирчиво смотрел на запорошенную снегом, обледенелую махину “Петропавловска”. На верхней палубе неожиданно пусто – шлюпки и паровые катера линкор отдал десанту. К моменту, когда в спасательных средствах возникнет нужда, они все равно будут приведены в негодность огнем
Буквально в паре кабельтов от “Петропавловска” расталкивала снежную взвесь “Полтава”. Исполинские мачты терялись в ночной мгле, и чудовищная глыба линкора вырастала из морских глубин, словно айсберг, перенесенный в Балтийские воды с далёкого Севера неведомой силой. Боевой корабль был прекрасен, как вообще может быть прекрасно своей губительной красотой совершенное оружие. Казематные полубашни топорщились стволами скорострельных 120-мм орудий, способных забросить снаряд на семь миль и выстроить непреодолимый частокол разрывов на пути атакующих миноносцев. Противоминный калибр казался игрушечным радом с циклопическим главным оружием – двенадцатью огромными двенадцатидюймовыми пушками в четырех приплюснутых башнях. Один снаряд полтонны весом. В русско-японскую стреляли облегченными, двадцатипудовыми болванками, содержащими всего три с половиной фунта взрывчатого вещества. А сейчас бронебойные снаряды в тридцать пудов несут почти пуд взрывчатки! И не пироксилин, а тринитротолуол! И это – бронебойные, у фугасных – в четыре раза больше… Впервые увидев огромные, саженные боеприпасы, Непенин мысленно вздохнул. "Нам бы такие в Порт-Артур". Впрочем, подобные мысли, наверняка, приходили в голову каждому ветерану.
– Ваше Высокопревосходительство, – вырвал Непенина из созерцательного состояния настойчивый голос вахтенного, – проходим Виндаву.
“Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее путь впереди,” – вспомнил адмирал последние строки шпаргалки Распутина.
– Передайте Николаю Парфёновичу – пусть начинают! – произнёс Адриан Иванович.
Он не видел в темноте, как вываливаются из строя крейсеры второй бригады, а команды, поднятые свистками боцманов, растекаются по боевому расписанию. Балтийский флот всей своей мощью наваливался на Балтийское побережье, ломая через колено ход истории.
Историческая справка: Сергей Александрович Гарин-Гарфильд. Социал-демократ с 1903 года, партийные клички – Сергей, Гафель, Штурман и др. В 1917 году председательствовал в Гельсингфорсском совете рабочих и солдатских депутатов. Главный организатор революционного террора с целью обезглавить Балтийский флот и лишить его боеспособности. В 1920-м – главный комиссар морских сил Дальневосточной республики. Осенью 1922 года обрёл тихую пристань на посту заместителя ответственного редактора ленинградской «Красной газеты». В 1925–1926 годах – член президиума и правления СОРАБИСа (Союз работников искусств), председатель его киносекции. Активный организатор травли Сергея Есенина.
Глава 13. Рождественская ночь
Запись в дневнике Николая II:
24-го декабря. Сочельник.
В 11 ч. поехал с дочерьми к концу обедни и к вечерне. Завтракал Саблин (деж.). Погулял. Было 10° мороза и тихо. В 4 ч. принял В. Кочубея. До чая была наверху елка детям и наша одновременно. В 6:1/2 поехали ко всенощнои.
На третий год неожиданно продолжительной и безжалостной войны на огромных просторах от Швейцарии до Бельгии на Западе и от Чёрного до Балтийского моря на Востоке, стоял неистребимый смрад от непогребённых останков людей и животных, миазмов мёртвой земли, пропитанной хлором и ипритом, двадцати миллионов мобилизованных немытых, завшивленных тел, от полевой формы, пропахшей порохом, кровью и потом, сапог, не менявшихся месяцами. «Лёгкая прогулка», о которой в 1914 году трындели все
На самом Северо-Востоке этой чудовищной всеевропейской мясорубки, у заброшенного во время войны латышского хутора Одинг, приказ «держаться» выполнял первый взвод первого батальона 49-го ландверного полка под командованием субалтерн-офицера, лейтенанта Фрица Ноймана. Закончивший в середине 1916 года ускоренные офицерские курсы, Фриц не был кадровым военным. По этой причине его социальный статус «завис» между подчиненными, для которых он уже не был своим, и кадровыми офицерами, не принимавшими в свой стан чужаков.
Из-за критических фронтовых потерь численность командного состава Германской армии все три года неумолимо сокращалась, но прусская военная аристократия отчаянно сопротивлялась пополнению офицерского корпуса выходцами из других слоев общества, особенно выслужившимися солдатами и унтерами, несмотря на все их боевые заслуги, ранения, награды и честно выученные в учебных подразделениях правила поведения в обществе. Соблюдение хороших манер прописывалось скрупулёзно, хотя и преподаватели, и кадеты были согласны, что великосветский этикет вряд ли пригодится им в окопах:
«1. Нанесение визитов. Часы визитов: 11.30–13.00 по воскресеньям, 17.00–18.00 по будням. Ни в коем случае не позднее и никогда днем… Входя в комнату, держать головной убор в левой руке. Садясь, класть головной убор… Визит должен длиться около десяти минут. Не смотреть на часы. Не объяснять причин завершения визита. Уходя, открывать дверь, не поворачиваясь спиной к обществу.
2. Развлечения. Белое вино пить из высоких бокалов, красное – из низких. Танцы: первый танец и кадрили всегда танцевать с соседкой по столу. Никогда не танцевать непрерывно с одной и той же дамой. Цветы: разворачивать букет в холле. Никогда не дарить букет в обертке. Преподнося цветы, держать их стеблями вниз…
3. Разное. На скачках офицер не должен приближаться к тотализатору…»
Муштра и единомыслие – необходимые условия для формирования в армии преданности и дисциплины. Безликим, вышколенным офицерам кайзера так крепко вбивали в головы мысль о всесильности власти, что они цепенели от одного присутствия высокого начальства. Жить значило повиноваться, и никаких других целей не существовало.
Владимир Станиславович Литтауэр, ротмистр русской кавалерии, участник Первой мировой войны, писатель и мемуарист, сравнивая поведение своих солдат с немецкими пленными, захваченными его гусарами в первый год войны, выделял их религиозное отношение к уставам, стоявшее выше инстинкта самосохранения. «Еле живые от усталости, голодные, они не притронулись к неприкосновенному запасу продовольствия – дисциплина в армии кайзера была превыше всего.»
В рамках германской военной доктрины невозможно было даже помыслить о том, чтобы возразить старшему по званию и уж тем более – командующему. В любом случае, даже если бы офицеры осмелились бросить им вызов, то не знали, как это сделать: их этому не учили. Фриц Нойман, честно заслуживший своё звание, прошёл ту же школу, придерживался тех же постулатов и выглядел так же безукоризненно, как гвардейцы. Форма ландвера цвета фельдграу модели 1910 года с саксонскими обшлагами, соответствующая обмундированию линейных полков, почищена и отглажена, несмотря на окопный быт. Пикельхельм модели 1895 года, с навершием в чехле, с буквой L и номером части, украшен уставной кокардой в виде креста внутри овала. Пуговицы, пряжки надраены до солнечного блеска. И всё равно, Нойман остро воспринимал собственную неполноценность в присутствии зазнаек из числа выпускников прусского кадетского корпуса в Гросс-Лихтерфельде.