Распутин. Почему? Воспоминания дочери

Распутина Матрена

Но пробыла она там совсем недолго. Я услышала, как Дуня вскрикнула и выбежала из дома. Бросилась за ней и увидела маму, лежащую без чувств на дороге. У нее снова началось кровотечение, только на этот раз еще более сильное. Из дома прибежала Катя, и мы втроем уложили маму в постель, и тут Дуня нарушила свое обещание. Она послала отцу телеграмму.

Не успела мама опомниться, как очутилась в комфортабельной карете, везущей ее в Тюмень. Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться. В Тюмени ее посадили на поезд, и скоро она уже была в Петербурге.

Диагноз

поставили быстро: у нее обнаружили опухоль, необходима была операция. Ее сделал один из самых известных во всей России хирургов, и все прошло очень удачно. Через два дня после приезда в столицу мама уже поправлялась в лучшей отдельной палате больницы. Великий князь Петр Николаевич настоял на том, чтобы оплатить все расходы. А когда ее выписали из больницы и пришло время возвращаться в Покровское, великий князь нанял для нее сиделку, чтобы она ухаживала за мамой, пока та окончательно не поправится. Отец поехал вместе с мамой.

Ненавистный отец Петр

На этот раз отец пробыл с нами три месяца.

Я, Митя и Варя были в восторге. Отец брал нас на Туру ловить рыбу, чему, как можно себе представить, мы были очень рады.

Не скрою, особенно мы с Дмитрием радовались тому, что отец не слишком ревностно следил за нашими успехами в обучении.

Я никогда не отличалась особой прилежностью, так что у учителей имелся повод бранить меня. Но все же наш учитель закона Божьего — давний недоброжелатель отца — священник отец Петр — был ко мне пристрастен. Поэтому я платила ему единственной доступной мне монетой и была самым непослушным ребенком в классе.

(Да и вообще по характеру я всегда была непоседливой, даже можно сказать — непокорной. Но к отцу это ни в коей мере не относилось. Он был для меня всем. И он любил меня. Мне даже кажется, что только со мной он давал волю чувствам. Ведь я видела, как он старается с другими держаться ровно. Со мной отец «размякал».

Как-то, уже в Петербурге, придя поздно из дворца, где провел целый день у больного царевича, он зашел ко мне в спальню и долго гладил меня по голове, плакал, повторяя: «Слава Богу, что ты здорова!»

Может быть в такие минуты, он сомневался, хватит ли у него сил в случае необходимости помочь своим детям? Как это ни страшно для меня, но я, кажется, уже тогда понимала, что из нас четверых он выберет царевича.)

Что же касается наказаний, назначаемых мне учителем-священником, то я умела отомстить.

Я не любила на уроках Закона Божия учить катехизис. Замечу, что когда отец объяснял даже самые трудные, в моем тогдашнем представлении, «Божественные материи», мне было интересно. Так что основные положения я, конечно, знала. Но я не желала рассказывать урок Петру. Ему же только этого и надо было. За каждую секунду промедления или неправильный ответ я получала тяжелую затрещину.

Я терпеливо дожидалась случая и, когда Петр поворачивался к классу спиной, чтобы написать что-то на доске, бросала в одноклассников

жеваной бумагой. Те, разумеется, с радостью, начинали отвечать мне тем же, и когда шум в классе делался оглушительным, отец Петр оборачивался посмотреть, кто устроил безобразие. Но к тому моменту я уже сидела, примерно сложив руки на парте и с самым невинным выражением лица. И хотя, я уверена, отец Петр подозревал, кто был виновником переполоха (даже при всей тупости его на это хватало), он ни разу не сумел поймать меня на месте «преступления».

Спасение от насильника

Думаю, следует рассказать историю, сыгравшую важную роль для меня. Она как раз произошла в тот приезд отца.

Моей лучшей подругой была Елена, дочь бедной вдовы. Я очень жалела ее и обычно приводила после школы к себе домой. У нас было тепло и сытно. Елену поначалу удивляло, что можно без спросу отрезать большой ломоть хлеба и даже запить его молоком или, что уж совсем невероятно, намазать вареньем.

Мы крепко дружили несколько лет, пока ее мать снова не вышла замуж. С тех пор Елена сникла. Прежде веселая и открытая, она замкнулась. Стала и меня избегать.

Не могу описать мою радость, когда однажды Елена неожиданно пришла, чтобы позвать к себе с ночевкой.

К радости от появления любимой подруги примешивалось еще кое-что — приглашение сулило необычное приключение, ведь до сих пор я никогда не ночевала вне дома.

Дуня собрала узелок с гостинцами, и я отправилась гостевать.

К Елене я влетела, как на крыльях, но скоро стало ясно, что веселья не будет.

И дело было вовсе не в том, что их дом был бедным даже по деревенским меркам. Я поймала взгляд матери Елены. В нем застыл неизбывный испуг. Она то и дело оглядывалась, как будто ожидая внезапного нападения.

Все разъяснилось, когда пришел отчим. Страх просто повис в комнате. И он не мог не передаться мне.

Мужчина был похож на медведя. Было видно, что он полностью подчинил себе жену.

Не увидев на столе привычной бутылки, он набросился на жену с кулаками.

Мы с Еленой вжались в стену. Но в ту минуту он нас не замечал.

Отведя душу, он обратился к нам. Голос его звучал отвратительно-елейно: «Девочки, мои дорогие девочки, лакомые кусочки, тоненькие косточки…».

А все произошедшее минутой спустя стало для меня кошмаром, не отпускавшим долгие годы.

Не знаю, какие смутные видения проносились в явно не слишком здоровой голове, но отчим Елены буквально бросился к нам. Сбил с ног жену, попытавшуюся закрыть нас собой, ухватил меня за край платья, рванул. От страха я потеряла сознание. Слава Богу, иначе мой кошмар оказался бы еще ужаснее.

Очнулась я дома. Надо мной с кружкой воды склонилась Дуня, к ней прилепились испуганные Елена и ее мама. Рядом стоял отец с перевязанной головой…

Потом мне рассказали, что Елене удалось выскользнуть из дома. Она во всю прыть побежала к нам, благо, было недалеко…