Распутница
Шрифт:
«Думай о ручье, о его исцеляющей прохладе – о чем угодно, кроме огня, кроме движущегося, всепоглощающего пламени! – твердила себе Триста, внезапно почувствовав, что ее шаги стали замедляться. – Нет, не сейчас… нет, теперь я стала сильнее… я достаточно сильная, чтобы…» Оборвав себя на полумысли, Триста выскочила из-под деревьев и упала на четвереньки у самого края бегущей воды.
Несколько небольших камешков, потревоженных ею, упало в воду, мгновенно исчезнув на дне. По отливающей золотом поверхности воды пробежали круги и тут же пропали. Невольно Триста заглянула в зеленую глубину и увидела то, чего не могла не увидеть.
Старуха, чье лицо появлялось и исчезало с каждым всплеском воды, мысленно говорила Тристе о том, что… что ей нужно достаточно долго побыть в покое, укротить себя, чтобы обнаружить в себе же… В себе?
«Опять
Лицо Старухи исчезло, но в мозгу Тристы зазвучал другой голос. С трудом подняв глаза, она увидела донельзя дряхлого, шамана, которому, как говорили, исполнилось уже сто десять лет. Лицо старика, сидевшего по-турецки на другой стороне ручья, было покрыто сетью морщин. Триста встречалась с шаманом – точнее, видела его – всего лишь раз, и то мельком. Родственники тогда поддерживали его под руки. Это он назвал ее Знахаркой, с одного взгляда поняв, что она, так же как и он, знает, как мало ему осталось. Что здесь делает этот шаман, заставляющий ее мысленно внимать его речам и не отрывающий от Тристы взгляда своих полузакрытых глаз?
– Я тоже один из Старых – ты это знаешь? Не стоит тратить такие драгоценные вещи, которые ты называешь «силой» и «волей», на борьбу с тем, чему невозможно противостоять. В своей тщетной борьбе ты только впустую растрачиваешь энергию, данную тебе Великим Духом. Но я чувствую, что ты и сама уже это знаешь. Ты знаешь, почему ты здесь, и знаешь, что найдешь то, что ищешь, только тогда, когда укротишь в себе мятежный дух.
Действительно ли она видит его или это только игра света и тени? Слишком много света отражается от воды, и, когда Триста смотрит на воду, она видит то, что не хотела бы видеть, – глаза Блейза… боль, страдание и смерть. Муж Пакиты, умирающий от рака, воодушевленно сражается, приветствуя собственную смерть.
«Один из Старых», как он назвал себя, заставил ее вновь увидеть и пережить тот ужасный день. Казалось, что ничего особенного не произойдет. Мятежники быстро отступали, и от колонны требовалось только занимать оставленные ими позиции. Почему бы действительно ей не отправиться в короткое путешествие вместе со своим мужем, соблюдая все предосторожности в отношении индейцев?
Триста не знала тогда, что генерал Карлтон назначил вознаграждение за каждую голову или скальп апачей, тем самым поощряя всех слишком алчных и жестоких негодяев стараться любыми способами «заработать» эти деньги. Триста до сих пор относилась к апачам так же, как и все остальные, – как к врагу, смертельному врагу, которому нельзя доверять, который без разбора убивает, пытает, грабит. Но то, что она увидела, совершенно противоречило этому расхожему мнению. Блейз, в чьих жилах текла кровь апачей, помог ей во всем разобраться. Триста оказалась свидетельницей хладнокровного, преднамеренного убийства людей – женщин, детей, стариков и больных. И они угодили в самое пекло – она, конечно, последовала за этим упрямым, взбалмошным безумцем Блейзом, несмотря на его приказы не высовываться (а может, как раз благодаря этим приказам). Сам-то он с кровожадным криком тут же устремился в самую гущу боя! Так что же Триста должна была делать – прятаться в кустах? По крайней мере ей хватило здравого смысла спокойно застрелить несколько человек, прежде чем ринуться вслед за Блейзом вниз по холму с криком, звучащим не менее устрашающе. Ей также хватило ума скомандовать невидимому патрулю: «За мной, ребята, но сначала перестреляйте их, сколько можете!»
Она хоть и вела себя как идиотка, но не дала себя подстрелить, с обидой подумала Триста. А когда все кончилось, перебинтовала руку и ногу мужу, не дав умереть от заражения крови, хотя Блейз и не сознавался, что ранен и испытывает нестерпимую боль.
Блейз, вероятно, отправился бы вслед за мужем Пакиты. В той последней, безумной схватке несколько мгновений он прямо-таки казался непобедимым, а затем упал головой вперед прямо на тело только что убитого им человека. Если бы Триста не помогла ему, Блейз скорее всего тоже бы умер! Когда они с Пакитой покончили с последними из нападавших, Триста дала Блейзу достаточно эфира, чтобы он успокоился, пока она будет удалять пулю, прочищать и забинтовывать
– Ты женщина-воин! – сказала Пакита на своем ломаном испанском.
И только тогда Триста заметила, что ее шапка потерялась, а волосы свободно спадают на плечи и спину. Машинально Триста попыталась окровавленными пальцами связать волосы в пучок, размышляя про себя, почему Пакита никак не реагирует на смерть своего мужа.
– Я врач – не важно, женщина или нет, – коротко ответила Триста. – Думаю, что ты тоже воин, – не удержавшись, добавила она. – Можно ли что-то сделать для твоего мужа? Он был храбрым человеком.
– Я знаю. Воины не боятся смерти, особенно такой, какая подобает воину. А ты не боялась?
– Когда все это происходило – нет. Сейчас, пожалуй, немного боюсь. Как ты думаешь: они вернутся? Или другие, такие же, как они?
В этот момент вместо благодарности Блейз принялся ругать ее на всех известных ему языках.
– Сейчас их здесь будет очень много, может быть, они уже в пути, – проскрежетал он. – Мы должны выбираться отсюда, черт побери!
Триста с облегчением услышала, как он задохнулся и тихо выругался, кляня собственную слабость. А потом Блейз отвернулся от нее и принялся разговаривать с Пакитой на гортанном языке апачей. Голос его изменился, стал мягким, почти нежным.
Откуда она могла тогда знать, что это означает? Именно Триста помогла похоронить мужа Пакиты, и именно ей пришлось по очереди с Пакитой идти пешком, потому что во всей маленькой деревушке удалось найти только одну лошадь (причем обезумевшую от страха). Когда-то, в детстве, муж Пакиты был захвачен здесь в плен. Теперь он вернулся сюда, чтобы найти своих родственников и умереть вместе с теми, кого надеялся защитить от «солдат».
Она так и не услышала, стиснув зубы от ярости, вспоминала Триста, никаких объяснений насчет того, куда они направляются. Именно она, одетая, как мужчина, в ненавистную голубую форму, могла вполне получить (и чуть не получила) пулю от первого же зверского вида воина-апача, внезапно появившегося из-за камня, за которым вроде бы было совершенно невозможно спрятаться. Блейз был в лихорадке и бредил. Только мгновенная реакция Пакиты и ее властный тон спасли тогда их всех, и в особенности Тристу!
Вскоре они добрались до еще одного индейского поселения. Пакита была сводной сестрой местного вождя и прапраправнучкой здешнего знахаря или шамана. Она также была первой любовью Блейза Давенанта, которую он, очевидно, никогда не забывал. Конечно, это была только отговорка – объяснить свою женитьбу на Паките индейской традицией: будто бы женщина после смерти мужа должна отрезать не только свои длинные черные волосы, но и пальцы. А потом порезать себе лицо и грудь.
Обычаи у них действительно ужасные, примитивные. Например, что за нелепость – жениться на вдове кровного брата или близкого друга! Или многоженство. Кроме того, были и другие традиции, заставлявшие Тристу скрежетать зубами от ярости. Особенно когда ей вежливо объяснили причину, по которой они должны были построить вторую хижину, поменьше, рядом с первой. Оказывается, во время определенной фазы луны женщина должна находиться отдельно от своего мужа. Зато все остальное время, на взгляд Тристы, они проводили даже чересчур близко друг от друга. Лежа на «постели» из шкур в пропахшей дымом грубо сколоченной хижине, Триста молилась, чтобы он не захотел ее – эта скотина, этот зверь, этот дикарь, в которого превратился Блейз! Пускай Пакита, если это ей нравится, остается с ним. Все, что нужно Тристе, – это свобода, которую он обещал ей когда-нибудь предоставить…
В тот раз он отправился на охоту добывать дичь – причем его раны еще не вполне зажили.
– Ты… ты заслуживаешь то, что получил! Ты охотишься за людьми, одетый как апач! Ведь так? Ты хищник, лжец, неблагодарный, бесчувственный…
– А ты открываешь рот только ради того, чтобы подразнить или уколоть меня! Говоришь, что у тебя есть вопросы, но ничего не спрашиваешь и даже не слушаешь! Ты предпочитаешь сама делать свои отвратительные выводы, не так ли? Конечно, ты дрянь, и я должен был понять это с первого взгляда, будь проклята твоя черная душа! – Блейз с силой опустил руки на плечи Тристы, их взгляды встретились, высекая искры, но Триста не опустила голову и не уступила. Блейз внезапно убрал руки, как будто тело Тристы жгло его, и процедил сквозь зубы: – Ну хорошо, бруха, чего же ты хочешь за спасение моей жизни? Мое тело у тебя уже есть, теперь ты хочешь мою душу?