Распутья. Добрые соседи
Шрифт:
— А о Канторе вы хоть на мгновение задумались? Кира, ты же знаешь, что он пережил этой весной, когда Ольгу считали погибшей! Не может быть, чтобы никто не проболтался. И о том, что он рассудком подвинулся с горя, тоже ведь знаешь, правда? А о том, что сегодня он тоже был там, в зале, ты знала? Что он сидел на снайперской точке и все видел! Ты представляешь хоть на мгновение, что бы было, если бы с Ольгой что-то случилось у него на глазах? Если тебе настолько наплевать на него самого, вообрази себе на мгновение полностью рехнувшегося снайпера с оружием и хорошим запасом патронов.
— Шеллар, —
— Мне никто не сказал, что там должен был погибнуть еще кто-то кроме меня! Даже Ольга не сказала!
— Ольга справедливо рассудила, что это будет бесполезно — ты просто уберешь с места действия и меня. И будем мы, по ее весьма точному выражению, как две дуры, сопли размазывать. Если желаешь, я объясню все Кантору, извинюсь перед ним и попрошу меня понять. А сам смирись все-таки с тем, что некоторые операции могут разрабатываться без твоего руководства и даже без твоего участия и самым противоестественным и возмутительным образом успешно осуществляться.
На этом обе семейные сцены утихли, хотя терзаемый муками совести виконт Бакарри ничуть этим не утешился. Даже известие о том, что его чуть было не застрелили, не вызвало ми обиды, ни возмущения.
Слева некоторое время доносился плач и негромкие, неразборчивые слова утешения. Потом стихли и они. А вот справа примирение супругов прошло настолько активно, что сосед немедленно пожалел, что не объявил о повышенной слышимости с первых же слов. Нет, идея выведать новую информацию была, конечно, неплоха сама по себе, но какая польза ему от знания, что Шеллар и его жена друг друга обожают, что ее величество предпочитает быть сверху, а у ее хромого супруга при этом ничего не болит, честное королевское слово…
В отчаянии он накрыл голову подушкой, заткнув уши, но уснуть все равно не смог, даже когда за стенкой все закончилось и посетители ушли.
Одна мысль возвращалась и возвращалась с упорством назойливой мухи. «Я не убивал брата, но я охотно позволил ему умереть».
А потом он вспомнил о сегодняшней перебранке на совещании и подумал, что ему больше совсем не хочется верить в свою собственную правоту, которую он с таким жаром отстаивал, а хочется надеяться, что прав был граф Орри. Что Элмар и в самом деле жив, что это не обман и не иллюзия, что он действительно спасся… Пусть даже он сам при этом будет выглядеть лжецом или болваном, это все же не так невыносимо, как сознавать себя убийцей и предателем…
Кончай психовать, — зло бросил Санчес, невольно провожая взглядом Астуриаса, нервно меряющего шагами комнату. Туда — обратно… — Мы тут сами не можем понять, кто и где слажал. И ты не строй из себя единственного непонятого гения в спецшколе для умственно отсталых, наше начальство считает, что ты облажался вместе с нами и в той же степени.
Откуда они узнали? — не внял совету Астуриас, которого все еще трясло от возбуждения.
Это и без тебя поняли. А вот кто именно? Если хочешь считать себя умнее всех, ответь сначала на этот вопрос.
— Может, и отвечу… — Одноглазый все же перестал метаться (или просто устал наконец) и рухнул на ближайший стул. — Но мне нужна кое-какая дополнительная информация. Я видел лишь, как из ворот дворца выносили убитых и как оцепили набережную. Об остальном только догадываюсь.
— Если догадываешься, что наши планы провалились не только в Мистралии, то догадываешься правильно, — мрачно вздохнул Санчес, уставившись в темный монитор.
— Сценарий везде один?
— Примерно.
— Кроме меня кто-то выжил?
— В Ортане обошлись вообще без стрельбы. Бакарри арестовали, остальных вообще отпустили. Вернее, взяли под свое командование.
— И эти идиоты пошли?
— А что тебя удивляет. Сам же сказал — идиоты. Куда их направят, туда и идут. Будь они умные, и к нам бы не пошли.
— Откуда сведения?
— От этих же идиотов. Их никто не обязывал хранить тайну, они тут же начали трепаться. Да и официально еще вчера объявили. Кстати, ты на стуле прочно сидишь?
— А что?
— Шеллар вернулся. Живехонек, гад.
— Вот сволочь! — взвыл Астуриас с чувством, какому даже взыскательный маэстро Карлос аплодировал бы стоя. — Ведь даже я поверил!
— Я вот тоже третий день голову ломаю: где мы прощелкали?
— А ты вспомни, кто нам первым об этом сказал.
Крепыш напряженно наморщил лоб, выуживая из памяти нужный разговор. Затем ошалело воззрился на собеседника.
— Не может быть! Он же посвящение прошел, он никак не мог переметнуться!
— Ну, это своего Повелителя он пробросить не мог, а нас-то запросто, но дело не в том. Я имел в виду, что его прокатили первым. Ты вспомни, что он пытался сказать перед смертью.
— Что-то про болото и комаров… Ага, и еще про Шеллара и предателей.
— Вот именно. До него дошло с запозданием, что его обули с этим якобы призраком. И отравили там же. Но кто тогда мог что-то понять… Нет, ну какая ж хитрющая сволочь, а! Теперь-то я не удивлен, что они знали даже точное время операции, причем с учетом непредвиденной задержки. Если там работал Шеллар, я готов ручаться, что эту задержку он сам и организовал. Но вот как, как он это сделал?
— Единственная версия, которая хоть на что-то тянет, — дед Макс кого-то из наших незаконно просканировал. И память потом потер. Но проверить это никак нельзя.
— Может, и Макс, — согласился Астуриас по недолгом размышлении. — Или нас сдал кто-то из наших же. Из местных.
— Кто, например?
— Можешь перечислить выживших?
— Да запросто. В Эгине и Мистралии не выжил никто, в Ортане выжили все.
— И Алиса?
— Так она же никуда не ходила, сидела дома.
— И Джемайла не тронули? Если там был Шеллар, он должен бы мигом сообразить, что к чему, и упечь его вместе с Бакарри.