Распыление. Дело о Бабе-яге
Шрифт:
Почувствовал, как где-то внизу живота намерзает ледяной ком, и замолчал. Какие мечты могут быть у беспризорников? Оголодавших, больше похожих на диких зверят, чем на человеческих детенышей? Сам Крутой, помниться, во сне всё мамку звал. Она и пришла… Запомнились только громадные, белые, как тесто и такие же мягкие, гнущиеся во всех направлениях, руки…
— И что?
— А ничего. Трое даже не проснулись, так во сне и угасли. Остальные не смогли выйти из Нави — мы тогда и не подозревали, что это такое. Застряли за Завесой, а сил вернуться не
— А ты?
— А я? Я не умер вместе со всеми. Повезло. Оказался я поцелованный синим ветром… это мне потом монахи сказали. Лежал, и галлюцинировал сутками напролет. По ожившим глюкам меня пастафарианцы и нашли. Выходили…
— Что означает поцелованный?
— Что я настоящий маг: могу жрать Пыльцу тоннами, и ничего мне от этого не делается.
— Прям таки тоннами?
— Ну… По правде сказать, "срок годности" есть у всех. Просто у таких, как я и Лумумба, он дольше. Но знаешь ведь, нервные клетки не восстанавливаются… Неизвестно, когда кирпич прилетит.
— Поэтому бвана не разрешает тебе часто закидываться?
Ответить я не успел: машинку нашу тряхнуло и подбросило. Я, как бешеный, завертел баранку, но это не помогло. Нас понесло юзом поперек колеи. По сторонам не смотрел: был слишком занят.
Когда под задний бампер поддало так, что треснул кузов, я крикнул Маше "Прыгай!" — и сиганул в кусты. Угодил во что-то страшно колючее, да еще и затылком ударился. Пока очухался, вылез на дорогу, пока вытащил шипы из задницы…
Жучок наш лежал кверху брюхом, а земля вокруг выглядела так, будто её вспахали. Маши видно не было, зато рядом с машиной, купаясь в лунном свете, стояла зверюга. Огромная, как мамонт, и страшная, как смертный грех. Увидев меня, она опустила голову, сверкнув желтыми очами, и заклокотала горлом.
— Маша… — неуверенно позвал я. — Маш?
— Не верещи. Здесь я. — она подошла сзади, прячась за меня от зверюги.
— Ты это… Я его отвлеку, а ты беги. — глаз от светящихся желтых зрачков твари я оторвать не мог.
— Ага, щас. — почему у нее такой спокойный голос? Я лично не удивился бы, обнаружив на себе абсолютно мокрые портки…
— Не спорь, Машунь. Тебе еще жить да жить… Замуж выйдешь, детки у тебя будут… Беги, я его задержу!
Разведя руки, я попытался открыть Завесу. Меж ладоней проскочила крохотная синяя искорка, и испарилась.
— И надолго ты его задержишь?
Что-то она там, у меня за спиной, делала. Чем-то шебуршала, потом взвизгнула молния, потом был какой-то металлический лязг…
— Не знаю. — я переступил с ноги на ногу. — Уж больно он здоровый… Уходи. Только сначала не беги, а спрячься в лесу. А потом уж…
Рядом с ухом грохнуло. Да так, будто прямо в черепе взорвалась граната, оторвав уши. Подскочив метра на два, я наконец развернулся и посмотрел на Машу. Лежа на спине, она сжимала в обеих руках громадный револьвер. Наземь её, походу, отдачей отбросило…
— Отойди! — заорала она. Это я
Маша отбросила револьвер и выхватила огромный мачете. Вскочив перед носом твари, она махнула ножом.
— Не мельтеши! — бросила мне через плечо и пригнулась, как пантера перед прыжком.
— Да как же… Ты же…
— Не мельтеши, я сказала. — и бросилась на тварь.
Смотреть, как Маша пластает тварь, словно куриную тушку для супа, было страшно. Она скакала вокруг неповоротливой туши, нанося точные удары, а когда тварь упала с перерубленными передними лапами, запрыгнула ей на спину и хладнокровно перерезала горло.
В белесую от лунного света пыль хлынула черная кровь.
Когда она подошла, вся в крови, вытирая тесак листом лопуха, я уже пришел в себя. Теперь мне было стыдно. Герой! Решил подороже продать жизнь, чтобы спасти невинную девушку…
— Ненавижу этот револьвер. — как ни в чем ни бывало сообщила Маша, упрятывая в рюкзачок своё хозяйство. — Вечно все руки по самые гланды отшибает…
Меня разобрал нервный смех. Чтобы это скрыть, я отвернулся и попытался рассмотреть мертвую тварь. Огромная. Голова похожа на медвежью, с мощной грудью, покрытой клочкастой бурой шерстью, и, при этом на довольно тонких высоких лапах. Хвост, как сучковатая палка…
— Никого не напоминает? — спросила Маша, встав рядом.
— У Дуриняна на заводе бегали такие же красавцы.
— То-то и оно. Мне они еще тогда странными показались. Несуразными. Слишком большими.
— Тоже волшебные?
— Ты же у нас маг. Смекай.
— Ну… Если это не особая порода волкодавов, которой славятся именно ваши места…
— Не славятся. Я думаю, это оборотни. Точнее, обращенные люди.
Меня продрало холодом.
— С чего ты взяла?
— У него глаза человеческие.
Я наклонился ближе. Глаза твари, глубоко посаженные, под нависшими лохматыми бровями, были подернуты смертной пленкой. Но, как это ни прискорбно, Маша права: раньше эта тварь была человеком.
Глава 18
Деревня Васюки располагалась на двух холмах, и делилась, соответственно, на Большие и Малые. Меж ними, в глубоком овраге, журчала речка. На то, что эта деревня и есть наша цель, оставалось только надеяться, памятуя подробные указания Обреза. Спросить-то, по ночному времени, было не у кого…
Глядя издалека на уютно светящиеся окошки и поднимающиеся в звездное небо дымки, мы с Машей спорили под оглушительный стрекот кузнечиков: искать дом, в котором ночуют наши, или остаться за околицей? Маша хотела искать, я же настаивал на свежем воздухе. Трудно объяснить, но мне казалось, так будет лучше: встретить Зверя здесь, подальше от жилья.