Расщепление ядра
Шрифт:
Так оно и вышло. По мирным и чистым проводам метнулась пикантная информация, предназначенная Киму Приматову. Подумал ли тогда Андрей Соловьев о том, что она, возможно, унимает опасную энергию ядра во имя жизнестойкости клетки, неизвестно, но то, что, передавая ее Приматову, он никому не желал причинить вреда, совершенно очевидно. Хотя бы потому, что Соловьев не был склонен к интриге, не только не испытывая к этому потребностей, но и не имел для такого особого труда природных сил и, разумеется, не обладал соответствующим опытом. Не так он был воспитан и не для того научен драматичной жизнью отца.
Он доложил о разговоре Приматову, а потом, подумав, что нехорошо говорить о ком-нибудь за глаза, повторил то, что услышал, и Даниилу.
Приматов, зная честный характер и добрую волю
Тонкий выбор передаточного звена, а именно – Андрея Соловьева, сводил риск для опытнейшего политического интригана Товарова к минимуму, что, к тому же, заранее позволило ему с высокой вероятностью запланировать дальнейшие действия. Станислав Игоревич и сам о себе с удовольствием подумал, что «школа и есть школа», особенно, если ты в ней не самый последний ученик.
– Ай, да Пушкин, ай да сукин сын! – с усмешкой прошептал он сам себе, когда интрига состоялась, – Да что там Пушкин! Он и без интриг был славен. Тут самого Шекспира дух!
«На ход ноги»
В этой весьма «внутренней истории» содержалось нечто настолько особенное для того же исключительно «внутреннего» потребления, что немедленно составило строжайшую государственную тайну. В ее детали были посвящены очень немногие, хотя внешние приметы события видны были всем в той или иной степени заинтересованным сторонам, а у самых сметливых из немногочисленной когорты приближенных к высшей власти даже вызывали вполне объяснимые ревностные чувства.
Дело было даже не в том, что Товаров, организатор секретного проекта и его незаменимый контролер, получил гарантированный новыми обстоятельствами личный доступ к главному человеку огромной державы, но и в том, что для осуществления всего плана был выделен гигантский бюджет из самых тайных хранилищ верховной власти. Средства, регулярно поступавшие в эти хранилища, никогда не включались в главный бюджет страны. За них никто и ни перед кем не отчитывался, собирали их не по крупицам, а огромными массами выкачивали из тех, кто желал заручиться собственной поддержкой президента в своих, порой, как поговаривали, «мутных» делах, в фантастически прибыльных проектах, выходящих за рамки дозволенного, а, значит, законного. Те, кто платили, отчетливо понимали, что их новорожденные гигантские состояния гарантированы ровно настолько, насколько долго сумеет удержаться именно эта власть, и до тех пор, пока будет сохраняться ее кадровая и политическая структура. Имело ли смысл знать все подробности ее интриг, если интересен лишь результат? Именно так существовали политические режимы во все времена, были ли они сугубо тираническими или всё же содержали в себе внешние гуманные признаки некой демократичности. Потому и платили, потому и не роптали; тех же, кто задавался неуместными вопросами либо позволял себе открыто делать выводы, или даже подавать примеры личной независимости, преследовали, разоряли, изгоняли за пределы страны, а нередко и уничтожали физически.
Специальная операция, а по существу, хитроумная политическая интрига Товарова требовала средств постоянно. Взращивание, казалось бы, конкурентной для власти среды, а в действительности, ее скрытой опоры, вызывающей у любой неконтролируемой оппозиции раздражение, и притягивающей к себе огромные социальные силы, включая скучающих маргиналов и бунтарей, требовало очень дорогостоящей пропаганды. Конкурентная среда, пусть и искусственная, в какой-то момент может оттянуть на себя симпатии потерявшего доверие к власти населения, а, значит, усилия по перманентному очищению образа президента от всякой скверны должны быть многократно умножены. И это не просто завораживающие мантры, произносимые в МЕДИА-пространстве с обязательной регулярностью, но и масштабные действия, акции, включающие в себя и принятие новых законов, пусть и бессмысленных, и державная суета, имитирующая их исполнение, и возбуждение громких уголовных дел, и проведение дорогостоящих, скандальных судебных процессов, как и демонстративных ссор с надуманным или реальным противником, и новые правительственные отставки, и странные назначения, и организация
Президент должен быть надежно защищен от любого поворота событий, даже если популярность взращенной в его же тайной лаборатории «враждебной» среды вдруг чрезмерно возрастет. Он обязан всегда уверенно держаться на самой вершине, не отступая ни на шаг, и даже не роняя крупиц почвы из-под своих ступней вниз. Ведь с малой песчинки может случиться катастрофический обвал. Потому защита должна распространяться на всё, что удерживает основной вес.
Все направления находились под неусыпным контролем всего одного человека – Стаса Товарова. Но ведь кто знает, к чему он вдруг может склониться в роковой момент?!
Именно поэтому и был выделен еще один тайный бюджет на очередную мощную имиджевую кампанию в пользу президента, а контроль над этими громадными средствами поручили уже другому человеку из старого окружения президента, когда-то служившему в аналитическом управлении советской политической разведки. То был малоизвестный в народе генерал-полковник Петр Николаевич Смирнов, человек сухой, серый, прямолинейный, а потому совершенно непреклонный в достижении поставленных целей. Товаров увидел в нем своего личного конкурента, неспособного к какому-либо примиряющему договору. И все же Джокер настоял на том, что главные средства останутся под его контролем.
Он был убежден, что такие массы денег, направляемые в сумбурное пространство государственной пропаганды, способны разогреть воображение даже столь крепкого орешка как генерал Смирнов, не искушенного достаточным опытом в щедрой на житейские удовольствия пропагандистской синекуре. Поэтому Джокер решил стреножить конкурента, определив ему безопасное для себя место.
С самого начала Товаров настаивал на том, что в России не существует достаточно мощной компании, могущей осуществить эффективный удар по разобщенному и ленивому общественному мнению.
– Мы слишком обширные, разномастные, маргинальные, безразличные и малообразованные существа, чтобы одинаково принять то, что нам всем повесят на уши! – сказал он на одной из личных встреч с президентом, стараясь убедить того в том, что все должно координироваться из единого центра, – Большевики, в свое время, приучили нас к неверию, к внутренней закрытости мышления, ко лжи и к духовной слепоте. Даже их чудовищная жестокость увязла в зыбучих песках ленивого русского бытия, или… в гигантском болоте, коли этот образ ближе пониманию того, что есть мы. Если это сейчас пробить…, пусть и не сразу, а спустя хотя бы десятилетия, …то может случиться обратный эффект: джин, выпущенный нами из узкого горлышка бутылки, нас же и поглотит, а обратно его загнать также невозможно, как пасту в тюбик. Все, кто раньше пытались проделать нечто подобное в России, потерпели фиаско. А как еще объяснить наши нынешние потери в идейной бойне с теми же американцами и за долгий период «холодной войны» и, главное, в том, что последовало за ней?
Он ожидал реакции президента, но тот молчал, глядя на него немигающими, стального цвета, глазами, и тогда Товаров продолжил:
– Потери – это еще мягко сказано… Фиаско? И это недостаточно верное определение. Обгадились! Вот уж это точно, хоть и звучит не литературно…, не научно звучит. Подумать только – какой мощный идеологический, пропагандистский аппарат создали, какой силы свисток выдували из ржавых своих труб, а как лихо провалились разжиревшим телом в родную выгребную яму! Ну, хорошо…, в то самое болото недоверия и бессмысленной, а потому и бессильной, жестокости. Разве мы теперь этого же хотим? Нужен рывок! Ведь я сделаю все возможное для тонкого взращивания параллельной идейной системы с участием известных вам националистических сил, и прошу…, прошу не сомневаться во мне и в том эффекте, к которому придем. Непременно придем!