Расшифровано временем(Повести и рассказы)

Глазов Григорий Соломонович

Смелые и сохранившие присутствие духа, от радости, что они теперь вместе и их много, с нетерпением ждали случая показать себя в бою. Те же, что, попав в окружение, разуверились в удаче или растерялись, измученные голодом, холодом и одиночеством, теперь, прибившись к Белову, с очнувшейся надеждой быстро вспомнили солдатскую выучку. Видя перед собой всегда выбритого, подтянутого Белова — в комбинезоне и в кожанке под шинелью, — старались выглядеть перед ним и новыми попутчиками бодрыми и исполнительными, поверив, что человек, взявший на себя ответственность вывести их к своим, и должен быть именно таким: неразговорчивым,

даже хмурым, но деловым, отвергающим неразбериху, нерешительность и двусмысленность, связанные в их положении со смертельным риском.

Наблюдая все это, Саша думал, как живуча в людях тяга к чьей-то справедливой силе и воле, которые оказались надежней их собственной; что воля эта и собрала в единый послушный и сильный строй людей, еще не успевших в новых обстоятельствах открыть в себе способность к подвигу и самопожертвованию, но поверивших, что Белов, как комиссар, знает нечто, чего не знают остальные, и умеет то, до чего в своем жизненном и фронтовом опыте не дорос другой…

«Догадывается ли об этом Белов?» — спрашивал себя иногда Саша.

Белов же понял, что Саша простил ему однажды проявленное нежелание обрастать, как тягостью в пути, людьми; бескорыстное, но вместе с тем и жестокое прежнее стремление его в одиночку и побыстрее пройти этот путь. Отвергая желание других разделить с ним предстоящее, Белов боялся возможной обузы, которая может задержать или в чем-то помешать ему совершить то естественное и необходимое, на что, как полагал он, способен каждый, даже в одиночку.

И, следуя своему правилу, старался теперь делать еще больше и вернее, чем другие, однако не из прежней недоверчивости — нынче, как никогда, ему требовалось ощущение надежности каждого своего следа, в который ступят остальные, кто поверил ему…

Отправившись за сушняком, Саша брел за кустами, огибая покрытую нетронутым снегом поляну, когда увидел белку. Перебегая от дерева к дереву, прыгая по веткам, она словно играла с ним, и он, задирая голову, шел следом за ней, до колен проваливаясь в снег. И, как обычно в лесу в таких случаях, с просчетом отмахал лишнюю версту. Зверек скрылся. Саша раздвинул кусты, осматривая- противоположный край поляны, и тут увидел шалашик, а возле — троих в маскхалатах. Склонившись над рюкзаками, они вытаскивали похожие на мыло брикеты, мотки черного шнура. Потом из шалашика вышел еще один человек. Вглядевшись, Саша изумленно обмер: из-под ушанки, прикрытой белым капюшоном, выбивались темные пряди волос, обрамляя лицо три далекой, уже почти забытой девушки, в которую была влюблена вся курсантская рота на радиокурсах…

Не раздумывая, Саша махнул через поляну. Три автомата вскинулись ему навстречу, а он шел к ним — парень в форме советского солдата, и улыбался, и его автомат доверчиво висел через плечо стволом вниз.

— Кто такой? Что надо? — повелительным движением руки остановил Сашу человек с белым, раздвоившим бровь шрамом.

— Рядовой Ивицкий. Иду к своим, — не потеряв улыбки, ответил Саша, а сам смотрел на девушку, все точнее и радостней вспоминая ее.

Чем докажете? — спросил мужчина со шрамом.

Все больше веселея, Саша сказал:

— Есть доказательства! Такие, что отсалютуете мне из трех стволов. Если не верите, что я рядовой Ивицкий, попробуйте не поверить,

что ваша спутница — старший сержант Соболевская. Радистка высшего класса! — засмеялся он.

Девушка оторопело глянула на своих товарищей и снова — на Сашу. Мужчины переглянулись. Но тот, со шрамом, все же сказал:

— А можно без загадок? И покороче.

— Товарищ старший сержант, — уже серьезно обратился Саша к девушке, — вы у нас на курсах преподавали СЭС [3] . Я из третьей роты. Помните, знаменитая третья курсантская, из училища прибыла, — и, торопясь, он сыпал подробностями, огорченно понимая, что лично его Соболевская не узнает, хотя в глазах ее уже тепло оживало прошлое.

3

СЭС — станционно-эксплуатационная служба.

Саша объяснил, как оказался в тылу у немцев.

— Что, Юля, твой птенец? — спросил тот, что со шрамом.

— Похоже, мой, товарищ старший лейтенант. Все точно, даже расположение столов и окон в классе.

— Кто у вас тут командир? — спросил старший лейтенант.

— Петр Иванович Белов.

— Звание?

— Зовем просто: кто «командир», кто «комиссар».

— Далеко отсюда?

— Да нет.

— Ну что, Володя? — Старший лейтенант обратился К высокому чубастому парню. — Сходим? — И, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Собирайтесь!..

Они укладывали рюкзаки. Саша видел, что брикеты — это тол, а шнур огнепроводный, и, как человек, достаточно повоевавший, понял, что люди эти — разведчики-подрывники. Из шалашика вынесли рацию, и он восторженно шепнул:

— «Северок»! — легендарная для каждого радиста рация «Север», которой пользовались те, кого забрасывали в тыл для дальней и долгой разведки.

Только сейчас Саша заметил, что правая рука Соболевской на перевязи, кисть и предплечье обложены оббинтованными шинами. Но в чем дело, спрашивать не стал…

Саша шел впереди, по своим же следам, остальные— за ним гуськом.

Он вспомнил радиокласс, несколько десятков столов с ключами и наушниками, подсоединенными к пульту, за который садилась Юля Соболевская. Вспомнил и то, как входила она к ним, свежая, красивая, стройная, в отутюженной гимнастерке, в синей диагоналевой юбке, сильно перехваченной в талии ремнем, в легких хромовых сапожках. Все вскакивали. Дежурный рапортовал, а курсанты, пользуясь этими краткими мгновениями, неотрывно смотрели на строгое белое лицо, подсвеченное сиянием зеленоватых глаз. Она снимала пилотку, отбрасывала назад черные кудри:

— Садитесь!..

Курсанты работали попарно между собой, потом с Юлей; старались, потели, выкладывались, хотя знали, что для нее все они одинаковы, что есть, кроме них, еще и старшина Виноградов, с которым старший сержант Соболевская бывает больше, нежели требует служба.

Эта легкая, пьянящая и общая для всех влюбленность выражалась по-разному. Одни чисто и восторженно замирали при виде Юли, другие со сладким комом в горле торопились оглядеть всю ее, начиная с ног и бедер, узко затянутых в синюю диагональ, третьи мечтали, вспоминали своих одноклассниц, которых едва ли успели хотя бы раз робко чмокнуть в щеку, сравнивали…