Рассказ, начинающийся и заканчивающийся щелчком дверного замка

Берендеев Кирилл Николаевич

Двух девчушек по подростковому угловатых и нескладных, с механичностью обнаженных кукол повторяющих заученные затверженные за долгие месяцы однообразных выступлений в паре движения. Поцелуи, объятия, ласки, символизирующие неразделенность чувств. Касания пальцами, с облупившихся лаком ногтей, сосков и промежности, - чисто выбритой, покрасневшей и шелушащейся от частого употребления геля - как знак неутоленной страсти. И ритмичные вздохи, не то вожделения, не то усталости....

Газовая завесь дрогнула под порывом ледяного ветра. Мгновение - и она снова вернулась на место, наглухо перекрыв источник внезапного

сквозняка. Музыка вновь обрела глубину, тела - пластику, жесты - негу, танец соединенную страстность. Исступленный, неотрывный взгляд сквозь стекло как прежде, всего миг назад - словно и не было никакого колыхания газовой завеси, словно сама память об этом лишь ложный штрих, безвкусный неудачный мазок, от которого так легко избавиться, который так легко позабыть. Чтобы проверить - вспомнить - она протянула руку в отверстие. И пальцы сразу же закололи тысячи электрических иголочек.

Протянула и коснулась. Колена светлой. Конечно, светлой. Та откликнулась, немедленно, торопливо, поспешно. Улыбаясь, склонилась на колени, подставила себя всю. Замерла, ожидая. Жили только глаза, в волнении впившиеся в зрительницу, попытавшуюся стать участницей. Со участницей.

Пальцы коснулись того, к чему стремились. Светлая вздохнула чуть громче, чем прежде. Снова иголочки колют пальцы. Приятны ли их уколы?

Подушечки касаются сухой кожи. Он чуть воспалена и оттого едва заметно горячее. Тепло передается в пальцы и от этого она, светлая, кажется доступней и ближе. Новое прикосновение, и ладонь светлой бережно накрывает пальцы, надавливает, прижав, двигает вверх и вниз. Отрабатываемое каждый день движение, но... ее пальцы начинают скользить по увлажнившейся коже.

Маленькая, едва заметная измена. Темная стоит рядом, прижимаясь к партнерше. Ждет. Окончания? Присоединения? Мысли темны, кто даст ответ на этот вопрос?

– Последняя монета, - сказала она, и светлая услышала ее. И кивнула немедленно. И темная отошла.

Измена разрасталась стремительно, останавливая музыку. Расширилась до пределов комнаты. Едва это случилось, светлая нагнулась над шторкой - и та затормозила свое падение.

Их диалог походил на сон, на движение ее мыслей, чей торопливый бег по нейронам мозга занимает доли мгновения.

Можно продолжить. Где?
– где угодно. Когда?
– когда угодно. Как?
– как угодно. Все во власти руки, коснувшейся кожи светлой и в бесконечность продлевающей прикосновение. Осталось ожидать приказаний - предсказаний.

Диалог был меж двумя и третья исчезла. Когда, куда, - она не заметила, просто не увидела темной за стеклом. Ни фигуры, ни голоса, ни памяти. Осталась светлая.

И шторка опустилась.

Появившееся из ниоткуда в коридоре угодливое лицо подняло брови - нет, не удивленно, откуда здесь может быть удивление, скорее, привычно восторгаясь выбором. Просто это не в его, лица, юрисдикции, все, что вне комнат второго этажа, принадлежит миру. Договаривайтесь с ней самой.

Договор был похож на похищение. Во сне всегда что-то более походит на иное, нежели на самое себя; иногда это что-то просто притворяется своим названием, а на деле имеет к тому самое отдаленное отношение. Если имеет вообще. А потому и похищение походило на бегство от себя, бегство на долгое падение из ниоткуда в никуда. Далее уследить она

не могла уже, на что походило падение разобрать было невозможно. Быть может, на нечто, сходное с нежным ароматом "Фиджи".

Она и запомнила только - удивленное лицо девушки, поднимающейся на второй этаж, с которой столкнулась у самой лестницы. Что девушка делала здесь, в мужской обители - оставалось загадкой. Видимо любопытство пригнало ее на второй этаж.

Светлая вернулась в белое. Белые лодочки мягко зацокали по вытертому ковру, она следила только за ними, белыми лодочками, грациозно спускающимися по лестнице, а затем остановившимися перед ее полусапожками. Черная норковая шуба покрыла ее белые плечи. Скрыла ее белое тело. Машина уже стояла у самого входа, охранник подвез ее, распахнул дверь, придержал дверь, закрыл дверь. Поздравил и пожелал на прощание. И остался позади, как перевернутый лист календаря. Одна черная цифра сменилась другой.

А машина уже раскатывала мазки белого по черному и черного по белому. Сверяя и исправляя ошибки, сверяя и исправляя на скорости в девяносто. Прорывая конусы света одним стремительным движением, пробивая один за другим, непрерывной чертой, неразрываемой линией от самого начала до самого конца.

Светлая грелась на заднем сиденьи, свернувшись в клубочек, накрывшись норковой шубой. Девушка видела ее всякий раз, когда глаза отрывались от дороги и смотрели в зеркало заднего вида. И всякий раз светлая чуть поднимала голову, и ворот шубы распахивался. И всякий раз в ответ девушка качала головой. Не сейчас. Чуть позже.

В первый момент, когда машина еще только выезжала на шоссе, она никак не могла заставить себя освободиться от тонких рук, обнявших плечи, от губ, коснувшихся шеи, от дыхания, согревающего щеку. И все же, бросив руль, заставила ласкавшие руки разжаться, исчезнуть, вернуться под норковую шубу. Плечи ее подались назад, но голова в первый раз отрицательно качнулась, преодолевая силу магнетического притяжения.

Которое осталось, никуда не девшись, - подрагивающее, колющее в пальцах впереди и свернувшееся клубком и оттого едва заметное сзади. Мазки дороги правились словно сами собой, едва заметно, чуть различимо.

И закончили правиться.

Конечная остановка. Свет фар упирается в бетонную стену с намалеванным через трафарет номером и, уткнувшись, медленно гаснет. Тишина забвения. И в ней - прощальный голосок покидаемой машины. Девушка видит, как ее спутница, завернутая в норковую шубу, вздрагивая, оборачивается. От холода, от неожиданности - от всего вместе.

В лифте происходит знакомство, обе обретают имена. Светлую зовут Светлана, само собой разумеющееся имя, произнеся его, она молчит, ожидая ответа.

Двери распахиваются, смена движения остановкой незаметна, створки раскатывается в стороны совершенно бесшумно, словно исчезает одна из четырех залитых электрическим светом зеркальных стен, делающих пространство лифта неправдоподобно огромным и неприятно чуждым. Лишь после этого девушка называет свое имя - Марина - и выводит гостью (едва заметное касание талии, немедленно исчезнувшее, но и сквозь шубу напряженно ощущаемое) на лестничную площадку, мимо пальмы в кадке, по зеленой ковровой дорожке к темному дубу двери. Светлеющего золоченой, изящно изогнутой, ручкой.