Рассказ о брате (сборник)

Барстоу Стэн

— Ну так спроважу, — я двинулся к дверям.

— Постой, — окликнул меня Бонни на полпути. — Слушай, надо ж хоть как-то девочку осчастливить. Я тебя от нее избавлю.

— Как это?

— Убирай с дорожки «мини», я ее на своей домой отвезу.

— Неужто опять поедешь?

— А что? И вы с Эйлиной уж точно не прочь наедине поворковать.

— А ужин, как же? — спросила Эйлина.

— Честно, совсем неохота есть.

Я поднялся наверх в спальню, приспособленную под кабинет, и разыскал творение

Юнис.

— Юнис, Бонни предлагает отвезти вас, — сказал я девушке. Она неприкаянно сидела в гостиной, рядом пустой бокал: гость, которому в доме вдруг стало неуютно. Ладно, пусть выпроваживают, раз таким приятным способом.

— Вы домой или еще куда-то?

— Да я…

— Так что, Юнис? Согласна? — вырос в дверях Бонни.

— Спасибо. Неловко даже. Столько хлопот.

— Да я тут уж два дня под ногами путаюсь. Договорились, я через минуту готов. — Он исчез наверху.

Лицо Юнис розово затеплилось. Она изучала свои руки, потом осмотрела гостиную, избегая моих глаз.

— Ну как, просмотрели пьесу Джека? — спросил я.

— Да. Вчера, как домой пришла. Я уже приблизительно представляю, какой любительский кружок сумеет устроить читку.

— Только чтоб не ставить парня в неудобное положение.

— Простите?

— У профессионалов интерес беспристрастный. Понимаете?

— Да ведь ему вряд ли приходится рассчитывать на профессионалов? Откуда же?

— На данной стадии, конечно. Но… и любители любителям рознь.

Она вникала в смысл.

— Вы про то, что иные любители начнут насмешничать — ни то, мол, ни се?

— Именно! — расхохотался я. — Не хочется, чтоб читка отпугнула его. Нежелательно.

Я видел, что сама она, обнажая — без всяких колебаний и стеснений — в стихах сокровенное, даже в голову не брала подобные тонкости.

— Но уж он за свое-то сумеет постоять?

— Да, если б имелось на что опереться: постановка его пьесы или суждения авторитетов. Но пьеса еще толком не завершена, сейчас ему важно осмыслить технические нюансы, а не выслушивать придирчивых критиков, которые, не вникая в то, что он стремится выразить, считают себя вправе судить. Джек парень весьма ранимый.

— Это точно! Порой он чересчур обидчив.

«А ты порой дура дурой, голубушка», — подумал я.

— Я не про то. Джек уязвим профессионально. Критерии собственных творческих восприятий у него еще не сложились. Нет своего почерка. И он не получил пока что признания, которое его поддерживало бы.

— Я знакома с одним режиссером. Переговорю с ним предварительно.

Вошел Бонни, натягивая плащ. Благоухая туалетным мылом.

— Ну, Юнис, вот и я.

Она попросила разрешения зайти в ванную и оставила нас.

— Машину в гараж будешь потом загонять?

— А, да пусть ее на дорожке торчит. Все едино, всем уж

известно, что я тут.

— А адвокат? Позвонишь?

— Утром попробую. Обвинения пока нет, так что проку от него никакого.

— Скажет, стоит ли волноваться. Может, и не из-за чего.

— Это да. — Бонни точно уже забыл о случившемся. — Слушай, Гордон, у тебя не найдется запасного ключа? Вдруг в загул пущусь…

— До Юнис езды — максимум десять минут.

— Вечер-то, дружок, едва занялся, а я давненько под запором.

Я отцепил ключ от связки и перебросил ему.

— Обещаешь улыбнуться и пройти мимо, если кто задираться станет?

— Улыбки вот не гарантирую.

Вошла из кухни Эйлина попрощаться с Юнис.

— Так что же все-таки произошло? — осведомилась она, когда я, загнав «мини» в гараж, вернулся.

— Либо Бонни опять оседлает коня, пока не растерял куража вконец, либо наплюет на все.

— Слушай, я не толковательница слов.

— Он ударил хозяина в пабе. Поэтому и являлась полиция.

Она молча выслушала мой рассказ и прокомментировала:

— Сам навлекает на себя беды.

— Ему это определенно нравится.

— Но я не хочу, чтобы он впутывал тебя. Нас.

— Милая, я его брат. Ему захотелось исчезнуть на недельку, и он приехал ко мне.

— И уже полиция тут как тут.

— Я, Эйлина, чист. Меня они не тронут.

— Грязь — она липкая.

— Послушай, Эйлина! Что-то ты заделалась чистоплюйкой! Того гляди разахаешься, что будут говорить соседи. — Она громыхала дуршлагом о бортик раковины, не отзываясь. — О чем вы с Бонни разговаривали вчера вечером?

— О тебе в основном. О нас.

— А?

— Пытался выведать, известно ли мне было до замужества, что я бесплодна.

— Эйлина, довольно об этом.

— Нет, правда. Впрямую он меня не винил, но намекал. Да мне и так понятно, что подвела тебя, но я не желаю, чтоб мне приписывали, будто это я намеренно.

Эйлина бросила возиться с рисом, отвернулась, закрыв лицо руками. Я обнял ее сзади. Она не сразу позволила, чтоб я повернул ее лицом к себе.

— Да знаешь же великолепно, я-то себя обманутым не считаю.

— Правда?

— И знаешь, что я все равно б на тебе женился.

— Правда?

— Я уж сколько раз тебе говорил.

— Ты всегда со всем миришься.

— Это я такой стоик? Вот как, я и не знал.

— Да нет, я не о том. Понимаешь, думать, что успеется, что всему свое время — это одно, — пожаловалась Эйлина. — Но знать, что ребенка не будет никогда — совсем другое.

— Придет желание, милая, подумаем об усыновлении.

— Ты что, не слышал? За детьми очередь. Бездетные идиоты бомбардируют газеты письмами, вопя, что таблетки иссушили приток маленьких негодников.