Рассказчица
Шрифт:
– Можно? – спрашивает Эван.
Я киваю, он берет коричневый дневник и вертит его в руках. У него пальцы пианиста, длинные и изящные, с коротко стриженными ногтями, – я когда-то мечтала, чтобы у меня были такие. Эван открывает дневник на случайной странице. У него за спиной шипит кофемашина.
Я внимательно изучаю лицо Эвана, пытаюсь понять, разобрал ли он что-то, но по его лицу совершенно ничего не ясно.
– Значит… ты можешь это прочесть? – наконец спрашиваю я.
Он не отвечает, продолжая сканировать текст. Может,
– Может, прочтешь страничку-две вслух?
По его изогнутой брови мне кажется, что я его оскорбила. Он что-то говорит по-русски, я не понимаю.
– «Доверяй, но проверяй», – переводит он. – Это пословица.
– А-а, – говорю я.
Он прокашливается, склоняется над дневником и начинает читать.
Снова снег, но сильный ветер разогнал с неба тучи, лиса гонится…
Он хмурится, пытаясь либо вспомнить, как переводится следующее слово, либо разобрать почерк.
…за зайцами. Какое чудесное синее небо! Днем гуляли с Марией. Снег блестел на солнце как полотно бриллиантов, – так ярко, что было больно смотреть. Гуси разделяли наш восторг. Они много кричали, особенно тот, злой, что живет у мраморного моста. Он нас насмешил. Завтра катаемся на санках.
Сценка предстает передо мной раскраской, наполняясь цветами. Это красивая картина, и – на мой взгляд – весьма неплохо описанная. Эван перелистывает несколько страниц.
Утром был парад. Солдаты-новобранцы. Такие серьезные в красивой форме! Пили чай с тетей Ольгой. Сегодня вечером наш друг придет молиться. Завтра Пасха. Буду уплетать пасху и кулич, пока не лопну! Днем – поцелуи и яйца.
– Это православные традиции, – объясняет Эван. – яйца красят в красный с помощью луковой шелухи, три раза целуют в щеки.
Он снова перелистывает страницу и читает. Снова перелистывает. Он читает гладко, пропуская некоторые моменты в угоду более интересным, его голос меня завораживает.
– Этого достаточно? – наконец спрашивает он, едва заметно ухмыляясь.
Он доволен своим выступлением, да и я, собственно, тоже. И мне стыдно, что я в нем сомневалась. Мои щеки розовеют.
– Да, спасибо, – говорю я чуть застенчиво.
Эван снова переворачивает страницу, просматривает ее и закрывает дневник. Резко встает.
– Прошу прощения, я отойду, возьму еще мокко.
Я остаюсь одна за столом. Разглядывая загадочные слова, я понимаю:
– Образовательный кредит, – прозаично отвечает Эван. – Надо же как-то его выплачивать. Ты не поверишь, но специалистов по русской литературе не заваливают предложениями работы. – Он замечает мое каменное лицо и добавляет: – я шучу. – Отпивает кофе. – В общем, я наткнулся на твое объявление и подумал, что это идеальный для меня вариант, – если ты сможешь заплатить, конечно.
– Я могу заплатить, – возмущаюсь я. Меня взбесила снисходительность в его голосе. я, между прочим, взяла с собой пятьдесят долларов из заначки. – Сорок долларов.
– За дневник?
– За все три.
Эван фыркает. Громко.
– Это же меньше двадцати пяти центов за страницу!
Чувствую, как у меня краснеют шея и щеки.
– Ладно, что ты предлагаешь?
– Пятьдесят долларов за каждый.
Теперь фыркаю я.
– Это намного меньше того, на что я рассчитывал.
– Хорошо, – с вызовом говорю я и перебрасываю волосы на другое плечо, надеясь, что этот жест продемонстрирует безразличие, а не отчаяние, которое я начинаю испытывать. – В университете ведь целое русское отделение, так? Не сомневаюсь, что найду там желающих помочь с переводом.
– За такие деньги – нет.
Я смотрю на него с яростью. Он уже не кажется мне таким симпатичным, хотя я понимаю, что он прав.
– Тридцать пять, – говорю я.
Он прочесывает волосы пальцами, подергивая их за концы, – нервный жест, означающий, что он размышляет.
– Сорок пять.
– Сорок.
– Сорок пять. – Он прищуривается.
Я быстро просчитываю стоимость. Сто тридцать пять долларов – треть всех моих накоплений – за три дневника. Надо же с чего-то начинать.
– Ладно, – нехотя говорю я. – Сорок пять за дневник.
– Договорились. Мне нужен депозит в двадцать пять долларов.
Поднимаю брови:
– Это еще зачем?
– Чтобы не вышло так, что я все перевел, а ты меня надула.
– У тебя такое уже бывало? – спрашиваю я с сильнейшим сарказмом.
– У тебя бывало, что на объявление отвечал человек, утверждающий, что знает русский, хотя это не так?
Я закатываю глаза:
– У меня с собой только двадцатка.
– Пойдет.
Недовольно бормоча, я откапываю в сумке кошелек и бросаю купюру на стол. Эван разглаживает ее, прежде чем убрать в свой кошелек, и встает из-за стола. Он придвигает дневники к себе.
– Постой, – говорю я, инстинктивно накрывая рукой его руку, держащую дневники. Неожиданное прикосновение удивляет нас обоих, я одергиваю руку. У меня в животе что-то переворачивается. – Я дала тебе аванс. А ты как докажешь, что тебе можно доверять?
Когда до Эвана доходит мое подозрение, что он может их украсть, на его лице появляется противная ухмылка.