Шрифт:
Предисловие
Мы боимся своих желаний и потому зачастую отказываемся от них. Выбираем тот путь, который кажется нам безопасным, способным сублимировать всю нашу нерастраченную в желаемом направлении энергию. Но именно этот путь чаще всего оказывается ошибочным. Ведь убежать от своих желаний невозможно. Их можно подавлять. Но у этого процесса есть свой срок. И неизвестно, в какой момент и в какую форму выльется это подавленное желание. А также неизвестны последствия…
Пролог
«То,
по сравнению с тем, что мы чувствуем»
Л.Н. Толстой
Рабочий день закончился, и я уже собиралась уходить, как в дверь кто-то робко постучал.
– Войдите, – откликнулась я.
Чья-то маленькая головка протиснулась в дверной проём. Длинные спутанные волосы падали на лицо, полностью закрывая его. Я подошла ближе.
– Кто вы?
Дверь распахнулась шире, и маленькая тонкая тень робкими шагами проникла в мой кабинет.
Это была девочка-подросток. На вид ей не больше четырнадцати. Она откинула волосы с лица и подняла голову. В её больших серых глазах читался испуг. Но вместе с тем я увидела искорки любопытства, промелькнувшие и тут же погасшие. Девочка застыла на одном месте, словно пригвождённая к полу, не смея пошевелиться. По всему видно, она ждала моего приглашения.
– Проходи. Садись, – я указала на кресло, в котором обычно принимаю своих пациентов.
И тут девочка заговорила. Её первыми словами были:
– А вы можете закрыть дверь? Я боюсь, что за мной придут и заберут отсюда.
Видимо, на лице моём отразилось недоумение. Тогда девочка пояснила:
– Моя мать. И отчим. Они следят за мной. Я боюсь их!
– Чего именно ты боишься? – я опустилась в кресло напротив неё. Жестом пригласила её сесть. Внимательно вгляделась в её лицо. В моей практике наблюдение играет огромную роль. Именно благодаря ему можно обнаружить гораздо больше, чем просто слушая, что говорит собеседник. Невербалика даёт много информации – конечно, тому, кто умеет её читать. И я училась этому много лет. На редких практикумах в университете (нас тогда заваливали теорией, считая, что это и есть тот самый фундамент, на котором строится профессионализм). На встречах с практикующими терапевтами, каждый из которых придерживался своей концепции и утверждал, что лишь она единственно правильная. Я училась через книги, написанные людьми, реально прошедшими школу логотерапии и «телески». Но больше всего я вынесла из собственной практики, когда реально начала работать. Когда поняла, что ошибки можно обернуть в свою сторону. И брать от них то, чего не найти нигде – опыт.
И сейчас, глядя на свою собеседницу, я ловила каждый её жест, знакомясь с внутренним миром и первым внешне выраженным страхом. Тем, который она готова была показать.
– Я боюсь, – говорила она, – что меня накажут. Что снова запрут меня в комнате. Отнимут телефон.
Глаза её бегали из стороны в сторону. Девочка не находила себе места. Я посмотрела на её руки. Они мелко дрожали. Тогда я сделала то, чего делать не следовало. Накрыла своей ладонью её руку и ласковым голосом произнесла:
– Не бойся. Здесь ты в безопасности.
Это
Глава первая. Начало конца
«Ошибка, которую допускало
девяносто девять процентов человечества,
заключалась в том, что люди стыдились
быть собой и лгали, выдавая себя за других»
Дж. Роулинг
Меня зовут Елена Евгеньевна Янковская. И я – довольно известный в своих кругах психотерапевт. Я не веду блогов и страниц в социальных сетях. У меня даже нет своего сайта. Дело в том, что мне это не нужно. Репутация уже давно работает на меня, и помогает ей в этом так называемое «сарафанное радио».
Когда я ровно десять лет назад начала свою профессиональную деятельность, то не представляла, как развернётся моё дело, каких масштабов достигнет. Окончив университет с «красным» дипломом, я три года провела в закрытой школе системы образования.
Как я там оказалась?
Да всё просто. Мне нужна была отметка в трудовой, что я прокачала свои скиллы по профессии, с тем, чтобы после этого пойти устроиться на более престижную должность.
О, эти милые юношеские мечты.
Когда преподаватели на лекциях в университете рассказывают нам о прелестях будущей профессиональной жизни, они кое-что забывают. И то ли сознательно это делают, чтобы не распугать студентов, то ли просто удаляют этот опыт из своей памяти как откровенно провальный. Но, так или иначе, «краснодипломный» выпускник, полный надежд на светлое будущее, очень быстро получает по лицу той самой реальностью и разворачивается на сто восемьдесят градусов. А дальше либо бежать, либо остаться. Я выбрала второе.
В договоре, который я подписывала, был пункт о том, какими компетенциями должен обладать педагог-психолог. Но ни слова о том, как эти компетенции будут прокачиваться. И если рисунки типа «Моя семья» или «Моя школа» у первоклашек, плюс анкетирование родителей на тему их ожиданий – это можно засчитать за пунктик личностного роста, то… я чего-то не понимаю.
Всё тело протестовало. У меня появились мигрени как сигнал того, что я занимаюсь не нужной мне ерундой. По вечерам я ловила тоску и ощущение безысходности (в двадцать пять лет). И даже пятничные посиделки в компании таких же, как я, молодых специалистов (а-ля тимбилдинг) не спасали. Каждый жаловался на жизнь и каждый боялся в этой жизни что-то поменять. А вдруг будет ещё хуже?
Неудивительно, что после этого появилось желание бросить профессию и уйти в совершенно новую сферу. Три года я не ощущала себя реализующейся. Три года не получала нужного мне отклика о своей работе. Всё, что мне полагалось, это благодарность одним коротким и сухим «спасибо» от вышестоящих плюс скудные премиальные почти ежемесячно. Ах, да, и та самая отметка в трудовой. Да ещё разворот альбомного листа с указанием, какие педагогические курсы я прошла и сколько лет они будут действительны (читай – сколько лет эта бумажка будет пылиться на полке, пока я не найду ей более ценное, вполне себе бытовое, правда, разовое применение).