Расскажи мне, как живешь
Шрифт:
Я теперь очень занята. Кроме реставрации керамики есть еще фотография – мне предоставлена «темная комната». Она несколько напоминает средневековую камеру пыток.
В ней нельзя ни стоять, ни сидеть! Я вползаю на всех четырех и проявляю пластинки, стоя на коленях с опущенной головой. Я выползаю, практически задохнувшаяся от жары и неспособная стоять на ногах, и получаю некоторое удовольствие, подробно излагая свои страдания, хотя слушатели не очень внимательны – их интерес полностью сосредоточен на негативах, а не на той, кто их проявил.
Иногда
* * *
Наш дом закончен. С верха городища он смотрится как нечто священное из-за его высокого купола, белизну которого оттеняет высушенная солнцем земля. Внутри он очень приятен. Купол дает ощущение простора и под ним прохладно. Две комнаты по одну его сторону это сперва комната древностей, а за ней спальня моя и Макса. По другую сторону – чертежная и за ней спальня, которую делят Мак и Б. В этом году мы здесь пробудем еще только неделю или две. Уборка урожая уже началась и люди каждый день покидают раскоп ради жатвы. Цветов больше нет, они исчезли в одну ночь, так как бедуины спустились с гор, теперь повсюду вокруг их коричневые шатры, а их скот пасется, съедая все, что может, по мере их неторопливого продвижения на юг.
Мы вернемся в будущем году – вернемся к себе домой, потому что это строение с куполом, стоящее посреди ничего, уже стало для нас нашим домом.
Шейх в своих белоснежных одеждах обходит его вокруг с довольным видом, его веселые глаза сверкают. Это станет в конце концов его наследством, и он уже чувствует, что его престиж укрепляется.
Будет хорошо снова увидеть Англию. Хорошо увидеть друзей, и зеленую траву, и высокие деревья. Но хорошо будет также вернуться сюда в следующем году.
Мак делает набросок. Это набросок городища – в высшей степени формализованный вид, но мне он очень нравится.
Не видно ни одного человеческого существа, только плавные линии и пятна теней. Я понимаю, что Мак не только архитектор. Он и художник. Я прошу его нарисовать обложку для моей новой книги.
Входит Б. и жалуется, что все стулья упаковали, сесть не на что.
«А зачем вам сидеть? – спрашивает Макс. – Столько работы еще нужно сделать».
Он выходит, а Б. говорит мне с осуждением:
«Какой энергичный человек ваш муж!»
Я сомневаюсь, что кто-нибудь этому поверил бы, если бы только видел Макса спящим летним днем в Англии...
Я начинаю думать о Девоне, о красных скалах и синем море... Как чудесно ехать домой – моя дочь, собака, девонширские сливки, яблоки, купанье. Я восторженно вздыхаю.
Глава 6ВСЕ ПУТИ ПРИВОДЯТ К ВСТРЕЧЕ[56]
Наши находки придают уверенность, и мы собираемся копать еще один сезон.
В этом году наша команда будет иной.
Мак на других раскопках в Палестине, но надеется присоединиться к нам на последние несколько недель сезона.
Поэтому у нас будет другой архитектор. Кроме того, будет еще один сотрудник –
Макс, Полковник и наш новый архитектор едут вместе, я поеду вслед за ними недели две спустя.
Недели за две до их отъезда звонит наш архитектор и спрашивает Макса, которого нет дома. Голос у него встревоженный. Я спрашиваю, не могу ли я помочь.
Он говорит: «Ну, это просто о путешествии. Я сейчас у Кука, пытаюсь заказать место в спальном вагоне до того города, про который говорил Макс, а у Кука говорят, что такой станции нет».
Я успокаиваю его:
«Они это часто говорят. Никто никогда не ездит в такие места, как мы ездим, и естественно, они о них и не слышали».
«Кажется, они думают, что на самом деле мне нужен Мосул».
«Нет, – уверяю я его, – он не нужен».
Внезапно на меня снисходит просветление.
«Вы спрашивали Камышлы или Нисайбин?»
«Камышлы! Разве это место называется не так?»
«Это название места, а станция Нисайбин – она на турецкой стороне границы. Камышлы – это сирийский город».
«Тогда все понятно. Макс ничего больше не говорил, что мне еще следует взять?»
«Пожалуй, нет. Карандашей у вас много, да?»
«Карандашей? – в его голосе звучит удивление. – Конечно».
«Вам потребуется множество карандашей», – говорю я.
Не до конца поняв зловещий смысл этих слов, он вешает трубку.
* * *
Мое путешествие до Стамбула проходит спокойно, и я благополучно провожу все свои туфли через турецкую таможню.
В Хайдарпаша я обнаруживаю, что в купе вместе со мной едет турецкая дама крупных размеров. У нее уже шесть чемоданов, две странной формы корзины, несколько полосатых мешков и различные пакеты с провизией. Когда я добавляю свои два чемодана и шляпную картонку, места, чтобы вытянуть ноги, уже не остается!
Крупную даму провожает другая, более стройная и более жизнерадостная дама. Она обращается ко мне по-французски, и мы приветливо беседуем. Я еду в Алеппо? Ах, ее кузина не так далеко! Говорю ли я по-немецки? Ее кузина немножко говорит по-немецки.
Увы, нет, я не говорю по-немецки! И по-турецки тоже? И по-турецки тоже не говорю.
Как неудачно! Ее кузина не говорит по-французски! Как же нам тогда быть? Как же мы сможем беседовать?
Мне кажется, говорю я, беседовать мы не сможем.
«Ужасная жалость, – говорит жизнерадостная кузина. – Вам обеим было бы интересно. Но пока поезд не тронулся, давайте расскажем все, что можем. Вы замужем, да?» Я признаю, что я замужем. «А дети? У вас, конечно, много детей? У моей кузины только четверо, но, – прибавляет она гордо, – трое из них мальчики!» Я чувствую, что для престижа Англии нельзя признаться, что я вполне удовлетворена одной дочерью. С бесстыдной лживостью я добавляю парочку сыновей.