Рассказики
Шрифт:
– Ну, что тут хорошего?
Александра Ивановна стоит, уперев руки в боки, и взирает на происходящее вокруг.
– Все ждут тебя.
Укол зонтиком не достигает цели. Во всяком случае, полководец наш только снисходительно улыбается, демонстрируя выдержку, не доступную молокососам.
– Краску в шкафчик поставил?
– Как было приказано.
– Слева поставил, перед коричневой сумкой?
– Кажется, да.
– Кажется! Вечно вам все кажется! Что нынче за дети пошли, Господи Ты Боже мой! Мы вот такими не были, мы своих родителей уважали, между прочим,
– Закрой глаза.
– Глаза?
– Я тебе фокус покажу.
– Ну, все, хватит дурачиться!
Федя торжественно, как если бы поднимал занавес в театре, открывает правую дверцу шкафа и замирает в ожидании оваций.
– Так, а банка где, где банка? Что-то я ее не вижу.
– В этом и весь фокус, старушка, понимаешь?
– У тебя что, кроме горошка, в голове ничего не осталось?
– Видишь ли…
– Что, сынок, я должна увидеть?!
– Дело в том, мамуль, что банка стоит слева.
– Слева?!
Александра Ивановна смотрит на сына как на воскресшего Лазаря. Можно подумать, что она не на шутку встревожена его душевным здоровьем.
– Ты вроде хотела этого.
– С чего ты взял!
– Ты еще спросила…
– Зачем спорить, когда не знаешь, что я хотела!
– Хорошо, я поставлю справа, так и быть, – смиряется Федя и тянется к банке.
– Уберу сама, не трогай! Все самой приходится делать!
– Добрый день, – вежливо и жизнерадостно выпаливает Федя.
– Что?! – пугается Александра Ивановна, но, проследив за взглядом сына, понимает, что приветствие адресовано не ей, а престарелой тетке на соседнем балконе. Тетка не хуже китайского болванчика кивает вверх-вниз головой, изображая приветствие, и явно ждет ответа.
– Здорово, Светлана Анатольевна, здорово, коль не шутишь. Говорю, самой вот все приходится делать.
– Что?
– Ни на кого надеяться нельзя, говорю. Всего своим, говорю, горбом надо добиваться. Поняла? Слышишь или не слышишь? Или тебе популярно объяснить?
– Что?
– Объяснительную написать? Давай напишу.
– Да ладно тебе, Ивановна, врать-то! – орет вдруг на весь двор Светлана Анатольевна. – И не краснеет, глядите-ка на нее! Я над ней угораю! Да мне бы, Танюх, такого красавца – скажи ты ей на милость! – разве ж я ходила в этой жизни с пальцем в жопе?! Скажи ей! Неужто я бы так жила!
Танюха, другая соседка, свешивается из окна этажом выше и улыбается какой-то толстушке, которая, из-за того что ее квартира находится в доме напротив, совершенно изнывает от недостатка информации и отвратительного обзора.
– Так что ж ты не рожала-то?
– Так Бог-то – он ведь не всем дает! Меня, за жизнь-то мою такую, пожалел, наверно. И правильно сделал. Шейка бедра-то вон до сих пор болит не знаю как, сама знаешь. На унитаз – и то с палкой. Вот так, милые мои. – Следует
Голова Светланы Анатольевны теперь качается из стороны в сторону.
– Зато у тебя мужиков куча, – парирует Александра Ивановна и, не удержавшись, добавляет: – Была.
Она смотрит на Федю и закатывает глаза, как бы показывая, что все еще только начинается и лучше набраться терпения.
– То-то, Ивановна, и оно, что куча. Вот тут, Ивановна, ты в самую точку попала, – грохочет Светлана Анатольевна и ржет так, что в окнах появляются головы еще трех соседок. У одной из них в руках нож и четверть луковицы. Тыльной стороной ладони незнакомка вытирает слезы.
– Любой из них за тебя бы, наверное, жизнь отдал. Везет же некоторым! А все потому, что ты у нас первая красавица подъезда. И самая молодая.
– Иванна, да я на восьмое марта ни от одного из них цветов не видела. Ни разу! Вот она где жизнь-то! Да и то сказать, они от меня тоже мало хорошего видели, чего греха таить! На Новый год оливье – и марш к телевизору, только бы не приставал. Ну, какой-нибудь фик-фок на голове соорудишь, чтобы ненаглядный порадовался. Вот и вся моя жизнь.
– Не жалеешь ты себя, Светлана Анатольевна, не жалеешь.
– Так вот стараешься, стараешься для них, как можешь, а у них то ведь одно только на уме. Сама знаешь.
– Опять она мне портит ребенка! – взывает к общественности Александра Ивановна и, оборачиваясь к Феде, тихо добавляет: – Врет, как сивый мерин.
– Что?! – явно недослышит Светлана Анатольевна. Головы всех присутствующих поворачиваются в сторону Феди. – Какой такой ребенок?! Это ты про дядечку, который рядом с тобой стоит? Я угораю. Федька, ты понял?! Это ведь она тебя так приложила!
– Ей можно, тетя Свет, – улыбается Федя.
– Ну, другого ответа я и не ждала, подхалим несчастный! Вот все они такие, когда им надо! И ты туда же! Мой последний, бывало, когда в одном месте зачешется: «Светик, зайчик, ты бы отдохнула. Давай помою, давай постираю». Мама дорогая! Соловьем заливается, а глазки как у кота Васьки, обоссаться можно. Ну, твой-то, – говорит она, обращаясь к Александре Ивановне, – не из таких, сразу видно. Интеллигенция! Днем с огнем таких не найдешь – ищи-свищи!
– А я такого же хочу! – мурлыкает одна из участниц собрания.
– Да ты, Валентина Николаевна, на него посмотри и на себя. Сравнила! Хорошо еще Колька твой не слышит, а то быстро бы тебе язык куда надо засунул.
– Он только это и может.
– Федька, крепче держи оборону. Знаю я их! Девчонки отымеют тебя по полной программе, стоит только отвернуться, а потом под венец потащут. Ты не смотри, что им под семьдесят, под восемьдесят – те еще проказницы!
Если взрыв бомбы производит много шума, то сейчас происходит все наоборот – наступает зловещая тишина. Все смотрят на бомжа, который сидит на скамейке перед подъездом и читает газету, видимо подобранную тут же. Кажется, он полностью ушел в чтение и не замечает никого вокруг. Но у проказниц на этот счет нет никаких иллюзий.