Рассказы (авторский сборник)
Шрифт:
У нее на глазах рухнула песочная стена, и первый хороший солдат-шарик выбрался на свободу и, подпрыгивая, скатился вниз с горки. Ники и Элоиза завопили от восторга. Стена рассыпалась окончательно, и вот уже два, три, четыре солдата скатились по песку вслед за первым, весело мелькая своими полосками. Люсиль подалась вперед. Теперь ей все стало понятно! Она, точно так же как и хорошие солдаты, была заключена в замок. Замком этим был городской дом миссис Хоуэлл, а Ники и Элоиза освободили ее. Она была свободна и могла творить добро. И теперь — если только вдруг что-нибудь случится…
— О-о-ой!
Это
Люсиль взяла ее ручку, и сердце ее бешено забилось при виде маленьких капелек крови, выступивших из царапины.
— Элоиза, тебе очень больно?
— А нечего было первой хватать шарики! — Ники с недовольным видом уселся на песок.
Люсиль обмотала палец своим носовым платком и донесла девочку почти до дома, опасаясь, что их может заметить Лизабет или миссис Кристиансен. Она привела Элоизу в ванную, примыкавшую к детской, и нашла в аптечке «меркурохром» и бинт. Она осторожно промыла палец. Царапина была пустяковой, и Элоиза, увидев это, перестала плакать.
— Посмотри, это всего-навсего маленькая царапинка! — сказала Люсиль, чтобы успокоить ребенка. Но на самом деле для нее это вовсе не было маленькой царапинкой. Для нее это было ужасным происшествием, случившимся в самое первое утро, когда она выполняла свои обязанности, катастрофой, которую она не смогла предотвратить. О, как бы она хотела, чтобы болела ее собственная рука — пусть даже в два раза сильнее!
Элоиза улыбнулась, когда палец был перевязан.
— Не наказывайте Ники, — сказала она. — Он не хотел. Просто он так грубо играет.
Но у Люсиль даже мысли такой не возникло — наказывать Ники. Все, что она хотела, — наказать саму себя, схватить палку и вонзить ее в свою собственную руку.
— Почему вы вот так делаете зубы?
— Я… я думала, что тебе больно.
— Нет, уже совсем не больно. — И Элоиза вприпрыжку выбежала из ванной. Она забралась на свою кровать, аккуратно застеленную рыжим покрывалом, свисавшим до самого пола. Ее забинтованный палец резал глаз своей белизной, выделяясь на фоне загорелой руки.
— А сейчас нам нужно поспать, — сказала она Люсиль и закрыла глаза. — До свидания.
— До свидания, — ответила Люсиль и попыталась улыбнуться.
Люсиль сходила вниз за Ники, и, когда они уже поднимались по лестнице, она увидела миссис Кристиансен, стоявшую возле двери детской.
Люсиль побледнела.
— Мне кажется, там ничего страшного, мэм. Это… это царапина от песочницы.
— Вы о пальце Элоизы? О, совершенно не стоит беспокоиться, дорогая. У них все время царапины. Это им только на пользу. Будут осторожнее в следующий раз.
Миссис Кристиансен вошла в комнату и уселась на край кровати Ники.
— Ники, дорогой, тебе нужно научиться вести себя повежливее. Только посмотри, как ты напугал Люсиль! — Она рассмеялась и взъерошила ему волосы.
Люсиль смотрела на них, стоя у порога. Вновь она почувствовала себя чужаком, на этот раз по своей вине. И все же насколько эта сцена отличалась от того, что ей доводилось видеть в парках!
Миссис Кристиансен, выходя, потрепала Люсиль по плечу.
— Они забудут обо всем еще до наступления
— Сумерки, — прошептала Люсиль, возвращаясь в детскую, — какое красивое слово!
Пока дети спали, Люсиль пролистала прекрасно иллюстрированную книжку «Пиноккио». Она обожала читать всякие истории — любые, но больше всего ей нравились приключенческие книги и сказки. И рядом на детской полке было полно таких книг. Нужны будут месяцы на то, чтобы их все прочесть. И не имеет значения, что это книги для детей. Собственно говоря, ей как раз такие и нравились, потому что они были с картинками, на которых изображены животные в человеческой одежде, и ожившие столы, и дома, и все что угодно.
Сейчас, переворачивая страницы «Пиноккио», она испытывала столь сильное наслаждение, такое счастье, что оно распространялось даже на сказку, которую она читала. Она вспомнила, что доктор в санатории поощрял ее любовь к чтению и советовал почаще ходить в кино. «Живите среди нормальных людей и даже не старайтесь думать о проблемах вашей матери…» («Проблемы» — он так это тогда назвал, хотя обычно говорил: «наследственность». Во всем виновата была наследственность, словно нить, протянувшаяся сквозь поколения. И сквозь нее тоже, подумала Люсиль.) Лицо психиатра до сих пор стояло у Люсиль перед глазами: голова, слегка склоненная набок, очки, которые он держал в руке, когда говорил, — он выглядел именно так, как, по ее представлениям, и должен был выглядеть психиатр. «То, что у вашей матери такая наследственность, вовсе еще не означает, что вы не можете быть совершенно нормальной, как ваш отец. У меня есть все основания полагать, что вы совершенно нормальны. Вы умная девушка, Люсиль… Найдите себе работу где-нибудь за городом… расслабьтесь… наслаждайтесь жизнью… Я хочу, чтобы вы даже забыли о доме, в котором жила ваша семья… Годик в сельской местности и…»
Это тоже было три недели назад, сразу после того, как ее мать умерла в больничной палате. И то, что сказал доктор, было подлинной правдой. В этом доме, где царят мир и любовь, красота и дети, она просто физически ощущала, как сползает с нее мучительная тяжесть города, словно старая змеиная кожа. Уже сейчас, хотя прошло всего полдня! Через неделю она сможет забыть навсегда даже лицо своей матери.
С легким вздохом радости — почти экстаза — Люсиль повернулась к книжной полке и выбрала наугад шесть или семь больших книжек в ярких обложках. Одну из них она, раскрыв, положила на колени. Еще одну она открыла и прислонила к груди. Все еще держа остальные книжки в руке, она, прикрыв глаза, уткнулась лицом в страницы «Пиноккио». Она медленно покачивалась взад-вперед на стуле, позабыв обо всем на свете и наслаждаясь переполнявшим ее чувством счастья и благодарности. Внизу трижды пробили часы, но она этого не слышала.
— А что вы делаете? — с вежливым любопытством спросил Ники.
Люсиль отняла книгу от лица. Когда до нее дошел смысл вопроса, она вспыхнула и улыбнулась, словно счастливый, но нашкодивший ребенок.
— Читаю! — засмеялась она.
Ники тоже рассмеялся.
— Вы держите книжку ужасно близко к глазам.
— Да уж, — сказала Элоиза, также усаживаясь на кровати.
Ники, подойдя ближе, стал разглядывать, что за книжки лежат у нее на коленях.