Рассказы (Блог автора в “ЖЖ“, 2008-2010)
Шрифт:
Легкий ветерок обдувал траву, ветки деревьев и гривы нескольких лошадей, стоящих перед домом старосты. Одна лошадь была без наездника, на остальных сидели всадники, одетые в одинаковые темные одежды. Головы у них были обмотаны такими же темными полосами материи и лиц не было видно, только глаза, которые настороженно следили за вышедшим из дома Олланом. На груди у каждого был вышит тот самый знак, который оборотень наблюдал в виде медальона у старика.
Одна из лошадей внезапно всхрапнула, а вслед за ней стали нервничать и остальные. Всадник на первой лошади что-то гортанно крикнул и хлопнул свою
Держась как можно более спокойно, Оллан молча прошел мимо всадников и направился к своему дому. Предчувствие беды усилилось еще больше и теперь к нему добавился страх. Животный, инстинктивный страх не человека, а загнанного волка.
Не прошло и двух часов, как в дом к Оллану забежал Ирик, соседский мальчишка, присланый старостой. Из сбивчивого рассказ возбужденного Ирика Оллан понял, что гости остановились в доме у старосты, зачем они прибыли, никто не знает, но староста просил передать, чтобы Оллан осторожно прокрался в его сарай и ждал его там, причем как можно быстрее.
И Оллан пошел. Не хотелось ему идти, что-то подсказывало, что лучше держаться подальше от старика и его спутников, и все же он пошел. Огородами обошел дом Узура и забрался в старую, уже покосившуюся постройку, забитую всяким бесполезным хламом. Уселся на пустую деревянную бочку и приготовился ждать, но ждать не пришлось.
Еле слышно скрипнув дверью, в сарай вошел Узур и уселся на ящик. В сторону смотрел староста деревни, словно стыдно ему за что-то было. Оллан терпеливо ждал, пока он что-то скажет.
Горько вздохнув, староста наконец-то нарушил тишину:
— Легче всего закрыть глаза и сделать вид, что ничего не видишь. Всё пройдет мимо, потом забудется… любая рана рубцуется… и деревне ничего не будет угрожать — я просто выполню свой долг.
— А что ей угрожает? — спросил Оллан. — Этот старик, который приказывал именем Двенадцати…
— Забудь! — резко оборвал его Узур. — Забудь и никогда не упоминай их имена всуе. Тебе надо уходить, Оллан. Помолчи! Не перебивай меня! Я беспокоюсь не только о твоей жизни. Тебе надо уйти. Навсегда. Рано или поздно тебя найдут, если о тебе знают, то тебя все равно найдут. Просто я хочу быть уверен, что это произойдет не в деревне. Алое Пламя само по себе не самое страшное…
— Алое Пламя? — Оллан вздрогнул и медленно встал с бочки. — Что ты хочешь сказать, Узур?
— Пламя Очищения. Тебя сожгут, Оллан. Я знаю, как это делается… я видел уже такое. Но поверь, для тебя… и не только для тебя… не это будет самое страшное. Эмиссары Двенадцати умеют калечить не только тела, но и души.
— Разве я в чем-то виноват? — спросил Оллан, уже зная ответ на свой вопрос.
— Иди, Оллан! — почти умоляюще крикнул Узур. — Уходи! Не надейся на чудо, уходи!
Короткий смешок со стороны входа заставил их вздрогнуть и повернуться в сторону звука. На пороге стоял старик — без плаща, с посохом в руках и медальоном, который в полумраке сарая мерцал пламенем.
Алым Пламенем Очищения.
— Закат еще нескоро, мой мальчик. — произнес старик, шагнув вперед. — И на чудо тебе действительно не стоит надеятся. Узур, выйди, я хочу с ним поговорить.
— А он… — Узур внезапно
В полной тишине они простояли несколько минут, пока старик не сказал:
— Если ты хочешь что-то узнать, спрашивай сейчас. Позже я не смогу тебе ответить… и никто тебе не сможет ответить.
Растеряный, напуганый и ничего не понимающий Оллан посмотрел на старика и сразу же отвел взгляд в сторону.
И старик, заметив это, хрипло и надсадно засмеялся.
— Ты необычный оборотень. — сказал он. — Тебе не повезло, что ты такой. Тяжело тебе будет, очень тяжело.
— В чем я виноват? — хрипло спросил Оллан, облизывая пересохшие губы. — За что вы хотите убить меня?
— Человек так устроен, что все непонятное для него воспринимает как угрозу. — сказал старик и опустился на то место, где только что сидел Узур. — И ты представляешь ту самую угрозу. Поверь, я не испытываю к тебе ненависти… впрочем, любви я тоже к тебе не ощущаю. Если бы ты был обычным вервольфом, у тебя, наверное, был бы маленький шанс… но ты не такой, как все.
— У меня был бы шанс выжить? — Оллан протер рукой вспотевший лоб и почувствовал, как дрожат пальцы.
— Дело в том… — старик криво улыбнулся. — Жизнь не самое главное. Это сейчас тебе кажется так, но столкнувшись со смертью, ты поймешь, что есть вещи и пострашнее этого. Ты увидишь это, я тебе обещаю. И тогда ты пожалеешь, что в тебе нет духа настоящего вервольфа…
Еле слышный свист раздался в тот самый момент, когда старик договаривал последние слова — он сопровождался плавным движением посоха- и Оллан почувствовал, что не может сдвинуться с места, словно скованный тысячей незримых цепей.
Старик поднялся и посмотрел на неподвижного вервольфа.
— А еще ты будешь жалеть о том, что этого духа не было у тебя раньше. — сказал он, подойдя к Оллану вплотную. — Только все эти сожаления тебе не помогут. Ничего тебе не поможет. Ничего.
Насмешливый взгляд старика неожиданно привел Оллана в ярость. Он попытался рвануться и упал на земляной пол. Старик нагнулся к нему и негромко сказал:
— Если ты надеешься на чудо, то я могу пообещать тебе — чуда не будет.
Прошла ночь — полная страха и одиночества. Трансформация в волка не помогла — зверь остался лежать на полу, не в силах двинуть лапами. До Оллана доносились какие-то крики, слышимые откуда-то издалека, но он не мог разобрать слов и молча лежал на земле, испытывая непреодолимое желание завыть. Только это он тоже не мог сделать.
Оллан вернулся в обличье человека за несколько минут до того, как в сарай вошел Узур в сопровождении всё также одетых в черные одеяния двух спутников эмиссара.
Староста потоптался на пороге и, опять почему-то глядя в сторону, сказал:
— Ты прости нас, Оллан. Прости, если сможешь. Мы простые люди и мы не сможем противостоять… — он закашлялся. — Поверь, нам будет очень сильно тебя нехватать, даже если мы и не сможем потом этого понять. Прости.
Узур повернулся и вышел из сарая. Он не знал, что Оллан изо всех сил пытался спросить его, за что староста просил у него прощения. Пытался — но не смог.