Рассказы Чумы

Мирах Адам

Но не все были счастливы и не все были довольны растущей силой: находились и считавшие правление Эвмела никчемным. Новых завоеваний не было, угроз со стороны чужаков не наблюдалось, а управлять государством дело нехитрое, так думали изменники. Неплохо было бы перестроить нынешнее устройство на свежий лад, согнать десятерых правителей с их ржавеющих тронов, а власть подарить простому народу. И простые атланты смелели, и уже не так низко кланялись своим царям, подарившим им покой и благоденствие, и горчило вино, и потихоньку закипала кровь в сердцах молодых и ретивых. Но шаткое Равновесие не двигалось, и ничего

нельзя было поделать, пока Орес молчал - непомерно велик риск, чересчур много судеб покоится на бессменных Весах.

Но вот древние пробудились, и стрелка двинулась навстречу мгле - и этого было достаточно, чтобы начать действовать. Потому-то и был созван совет братьев, и потому непокорные афиняне должны будут преклонить перед ним свои гордые головы. Нет лучшего средства напомнить людям о том, как ценно их спокойствие, и о том, кому они обязаны своим благополучием, чем война.

И сегодня пастырь вернулся в храм, чтобы с чувством исполненного долга вновь взглянуть на никому, кроме него, не известный механизм. Но увиденное потрясло его и лишило былой сдержанности. Впервые за долгие годы тишины прародители заговорили с ним. Под тонким, прозрачно отшлифованным обсидианом, на небольшом папирусе проявились мелкие значки письма.

С благоговением прикасаясь длинными пальцами к хрупкой поверхности, Эвмел снял стекловидную крышку с закрепов.

«Взявшие меч - мечом погибнут».

Что это значило?

Афины, готовившиеся к войне под видом одного из своих празднеств, падут от рук воинов Атлантиды?

Или же затеваемая война была противна воле богов?

Мудрейший был растерян.

О чем кричал ему Орес, заставляя серебро трепетать и колебаться на стороне зла?

Неужто правитель был неправ, поднимая свое войско и внушая ему гордость за земли, породившие его?

Но eще свежи были в памяти старые заветы. Еще звучал в ушах размеренный голос отца в день коронации:

«Владетель мудр и уверен в своих словах. Решение владетеля, даже если оно неверно - закон для всех, ибо мысли владыки произрастают из забот о родине. Трудись на благо атлантов, старший сын мой, а сердце укажет путь. И поможет тебе в делах твоих Орес, страж мира и света».

Разум просветлел, и Эвмел обрел привычную непоколебимость. Война будет, и письмена только подсказывают ему направление - нельзя терять ни минуты. Афиняне наверняка торопятся и, если не поспешить, то Атлантида сама может оказаться в окружении. Правда, тут им ничто не угрожало: неисчислимые запасы внутри страны скорее заставят сдаться осаждающих, нежели осажденных.

Вернувшись в состояние прежней убежденности, правитель вернул на место обсидиановое покрытие, мягко защелкнул замки и поставил ларец в укрытие. Пара

тончайших касаний, и тайник скрылся с посторонних глаз.

Крупными, решительными шагами Эвмел направился к выходу. Солнце уже давно уронило тяжелое тело по правую сторону гор, аромат благородного лавра и благоухание местных цветов пресытили последние сумерки. Сад при помещениях храма наполнился стрекотом ночных насекомых.

Эвмел не заметил, как из-под сени высокой колонны с изображением Клейто выскользнула осторожная тень.

Глава 14. Избранный

Тридцатью годами ранее

Светало. Задержавшаяся осень наконец вспомнила о своем долге и за ночь затянула вчерашние лужи тоненьким белесым ледком. Желтые листья, упрямо заметенные старательным дворником в высокие кучи, осторожничая, потихоньку разбредались по сторонам. Некоторые из них намокли и теперь, будучи пришпиленными грязью к подмерзшему асфальту, не могли сдвинуться с места.

Утреннее небо, проткнутое рассветными звездами, хмурилось и изо всех сил старалось порозоветь. Серые ранние сумерки лениво отползали вглубь улиц, давая пройти невыспавшимся, уставшим людям по скользкому тротуару, из ям которого торчали пожухлые травинки, покрывшиеся первым инеем.

Сверху на это унылую, промозглую картину взирал ипсилотери Ираг, смотритель Восьмого круга. Все четыре его пятиметровых крыла были сложены в тяжелый, тянущийся по белоснежному полу шлейф. Лазоревое одеяние с золотыми растительными узорами покрывало тощее, птичье тело с тонкими, кривоватыми, длинными лапами.

От длительного наблюдения за эдаким непотребством Ирагу сделалось тошно, и он перевел взгляд на радужные, яркие пейзажи, раскинувшиеся сразу за прозрачной стеной, отгораживавшей чертоги блюстителя от внешнего мира.

К нынешней цивилизации ипсилотери относился более чем равнодушно. Изредка в нем просыпалось отдаленное подобие брезгливости - того ощущения, которое испытывает богатей, обнаруживший в изысканном блюде трупик жирной, помойной мухи. Он не понимал, почему Создатель так рьяно покровительствует этой копошащейся в собственных объедках черни - ненавидящей, убивающей, крадущей. Необходимость пропускать души смертных наверх вызывала неприятный, стойкий, как аромат сточной канавы, трепет.

Большего Ираг себе не позволял. Хладнокровие пронзало все нити его духа: всякое хитросплетение было унизано бусинами бесчувственности, каждый узелок был пропитан разумом и рационализмом.

Сейчас высший смотрел на копошение внизу именно с этой целью: пробудить в себе отголоски желания раздавить ползающий людской муравейник. И ему это почти удалось.

Когда Создатель призывал Ирага в свои покои, страсть служить и следовать каждому слову охватывала Крылатого. Но Создатель давно не являл им своих чудес, и некому было осадить волну холодной горечи, уже много лет охватывавшей светлый дух. И тот решил, что пора Небесам самим спуститься на землю.