Рассказы для выздоравливающих
Шрифт:
— Что вы! Мне ведь придется заглянуть на кухню…
— Заглянем вместе! Эхма! Ей-богу, нужно быть проще. Вы мною располагайте… Я могу все: ветчину нарезать, бутылки откупорить…
— Да нет, зачем же. Тем более что на кухню нужно проходить мимо детской, а дети спят…
— Как! У вас есть дети, и вы, плутовка этакая, молчите? Да ведь я обожаю детей. Они сразу подружатся с большим дядей. Я им сделаю разные кораблики, бумажные треуголки… Хе-хе! Я сейчас пойду к ним повозиться.
— Извините, но
Она быстро повернулась и ушла. «Рубаха-парень» сжался и, превратившись в «меланхолика», обратился к группе дам, сидевших в углу около пальмы.
Я подошел к ним, опустился на стул и, свеся голову, вздохнул.
— Я вам не помешаю?
Дамы умолкли и взглянули на меня.
Я подпер подбородок рукой и задумался.
Все молчали.
Я провел рукой по волосам, будто отгоняя мучительные мысли, и прошептал:
— Как тяжело!
— Что… тяжело? — спросила участливо одна из дам.
— Это все… Этот блеск и шум… К чему он? В жизни человека на каждом шагу самообман!
Две дамы встали и сказали третьей:
— Пойдем, mesdаmes. Вы не видели новую картину в кабинете? Пойдем посмотрим.
Я остался с четвертой дамой. Чутье мое подсказывало, что я наделал ряд ложных шагов и поэтому являлась настоятельная необходимость загладить все это…
Выручить должен был «рубаха-парень», но с примесью старческих покровительственных ноток, свойственных пожилому бонвивану, общему любимцу.
— Прыгаете все? — спросил я равнодушно.
— Как… прыгаю?
— Еще не замужем?
— Нет, я девушка.
— А-а… Сердечко-то, наверно, ток-ток делает…
Я засмеялся добрым старческим смешком.
— Женишка вам найти надо. Хе-хе. Буду приходить детишек нянчить. Да вы не краснейте — мне ведь можно извинить…
— Я замуж не хочу.
— Ах вы, моя козочка! Она не хочет замуж!.. Видели вы такое? Небось, когда этакий, какой-нибудь черноусый паренек прижмет к себе покрепче да поцелует…
— Послушайте! Я не привыкла, чтобы мне так говорили…
— Хе-хе! Глазеночки, как мышонки, бегают. Ну да молчу, молчу. Я ведь, мои ангелок, приличия знаю и ничего такого не скажу и не сделаю. Пошутить могу, но уж, например, рыбу с ножа есть не буду!
Читатель, вероятно, заметил, что я уже несколько раз упоминал об этом неумолимом условии, предъявляемом хорошим тоном человеку из общества. Дело в том, что из всего сложного кодекса светских условностей я знал только одну эту условность и, признаться, берег ее до ужина про запас, — чтобы за ужином одним этим приемом исправить все предыдущие ложные и неправильные шаги.
Увидев меня, распоряжающимся рыбой только при помощи вилки, всякий сразу бы понял, что все предыдущие слова и действия были только чудачеством пресыщенного
Поэтому я очень обрадовался, когда хозяин вышел из карточной комнаты и пригласил всех к столу.
III
Я сел очень удачно: напротив хозяйки и наискосок от девицы, которая знала меня за добродушного чудаковатого старика.
Я ловил на себе их презрительные, сердитые взгляды и думал: «Ничего, миленькие. Светское воспитание не в том, что я заговорил насчет женихов или там хотел помочь хозяйке по хозяйству! А вот нож для рыбы, хе-хе… Посмотрим, многие ли из вас будут обходиться «без помощи ножа…»
Скажу прямо и откровенно: это был мой единственный ресурс, единственная надежда исправить первое неудачное впечатление, которое я иногда произвожу на людей.
От закуски я отказался и, напустив на себя манеру № 3 (сдержанный аристократизм), стал ожидать рыбы.
После закуски подали какую-то зелень и жареных птиц.
Мой сосед, отставной полковник, спросил меня:
— А вы почему же не кушаете?
— Спасибо, не хочется. Вообще, знаете, эта бурная светская жизнь утомляет…
— Да-а, — сказал полковник.
— И потом, мы, светские люди, прямо-таки окружены условностями. Того нельзя, этого нельзя. Вы знаете, до чего дошла светская изощренность?..
— До чего?
— Немногие это знают, но это верно: вы можете представить, что рыбу теперь едят только одной вилкой…
— Да это уже всем известно! — возразил полковник.
Я тонко улыбнулся.
— Не всем-с. Вот посмотрим-с, когда подадут рыбу.
— Да ее сегодня, вероятно, не будет, — возразил полковник. — Смотрите, уже подают пломбир.
Я побледнел.
— Как? Значит, рыбы не будет?
— Не знаю, — пожал плечами полковник. — Разве что вам ее подадут после пломбира.
Сердце мое упало.
«Господи, — подумал я, — стоит ли знать все тонкости и ухищрения светской жизни, если их нельзя применить. К чему моя воспитанность, мой лоск? Все пошло прахом!»
Расстроенный, я отказался от пломбира, извинился перед хозяевами («аристократ» и отчасти «меланхолик») и, не досидев до конца ужина, ушел.
Теперь шумиха светской жизни не привлекает меня.
Одураченный хиромант
— Тебе нужно непременно пойти к хироманту, — сказал мне дядя. — Он удивительно верно предсказывает настоящее, прошедшее и будущее… Мне, например, он предсказал, что я умру через 15 лет.
— Не могу сказать, чтобы это было «удивительно верно», — возразил я. — Подождем!
— Чего подождать?
— Да 15 лет. Если он окажется прав — так и быть, пойду к нему.