Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом
Шрифт:
Аристид сказал: «Фемистокл, теперь не время нам сводить счеты. Скажи своим товарищам, что спорить об отступлении поздно: отступать некуда, мы окружены».
Фемистокл сказал: «Аристид, я знаю твою ненависть ко мне, но я знаю и твою любовь к родине. Узнай то, чего не знает никто, кроме раба моего Сикинна; это я посоветовал царю окружить наш флот, чтобы заставить этих спорщиков биться за нашу Аттику, а не за свой Пелопоннес. Если ты думаешь, что я сделал плохо, — скажи им об этом, и пусть меня казнят как изменника. Если ты думаешь, что я сделал хорошо, — скажи им только, что спорить поздно и что
Аристид долго смотрел в лицо Фемистоклу. Потом он проговорил: «Ты сделал хорошо, Фемистокл. Ты сделал лучшее, что ты мог». Он шагнул в сторону, поднял полог и вошел в палатку.
Аристиду не поверили сразу, но уже всходило солнце и с холма посреди острова стал виден лес персидских мачт в обоих проливах. Уже подплывала к саламинскому берегу ионическая триера-перебежчица и бежали по песку ее воины, крича, что царь отдал приказ наступать. Начальники бросились к своим отрядам, трубы затрубили сбор, гребцы схватились за весла, бойцы за мечи, и корабль за кораблем стал отваливать от берега, чтобы стать на свое место в боевом строю.
Как шел бой в Саламинском проливе
Царь Ксеркс поставил свой золотой трон на высоком берегу Аттики над Саламинским проливом. У подножия трона сидели писцы, готовые записывать для потомства все подробности великой царской победы.
Как на ладони лежал перед Ксерксом Саламинский пролив: слева — узкая его часть, по которой медленно двигалась к месту боя бесконечная толпа персидских кораблей, справа — широкая его часть, где в боевом строю их ожидал греческий флот.
Выйдя из узкого водяного коридора, где справа были аттические скалы, а слева — Саламин, царские суда входили в такой же узкий коридор, где справа были все те же аттические скалы, а слева — бортами друг к другу, окованными носами к врагу — длинный, длинный ряд греческих кораблей.
Первыми в царском флоте плыли финикийские корабли, потом — ионийские, киликийские, памфилийские, египетские. Нужно было далеко проскользнуть по водяному коридору, развернуться под самым носом у вражеских кораблей и встать к ним лицом. Это было трудно. Места было мало, и времени было мало: сзади напирали новые и новые суда.
Когда головные корабли персов уже развернулись, средние еще плыли вперед, а задние сгрудились в проливе, со стороны греков грянула труба, вспенилось море под веслами, и вся цепь их медноносых судов двинулась вперед, разбегаясь все быстрей с каждым взмахом гребцов. Царский флот принял удар. Все смешалось в проливе: треск бортов, скрип весел, крик бойцов, лязг оружия, стоны раненых взлетели над битвой к золотому ксерксову трону. Суда сцеплялись крючьями, проламывались под таранами, бились о берега, рассыпались обломками, тонули. Люди, убитые, раненые, живые, громоздились на бортах, скользили, падали в море и захлебывались в кровавой воде, а над их головами с треском сшибались новые и новые корабли.
Геродот пишет, как афинский корабль гнался за кораблем Артемисии, царицы его родного Галикарнаса; Артемисия спаслась, неожиданно ударив и потопив соседний, персидский же, корабль, — афиняне решили, что она передалась к ним, и перестали гнаться за ней.
Геродот пишет, как ионийский корабль потопил корабль афинский, а эгинский корабль
Геродот пишет, как эгинский вождь Поликрит отбил у врагов тот корабль, где томился в ранах захваченный персами отважный Пифей, его земляк, а потом, случайно встретив в разгаре боя корабль Фемистокла, во весь голос крикнул ему через борт: «Ну, что, Фемистокл, ты и теперь будешь говорить, что эгиняне — изменники?»
«Большинство варварских кораблей погибло в сражении при Саламине, причем одни из них были уничтожены афинянами, другие эгинянами, — пишет Геродот, — Так как эллины сражались строем, все на своих местах, а варвары не успели еще выстроиться и ничего не делали со смыслом, то неизбежно должно было случиться то, что случилось. Варвары в тот день бились отважно, потому что каждому из них казалось, что на него смотрит сам великий царь. Но когда передовые их корабли повернули назад, они стали гибнуть без числа и счета, потому что задние корабли рвались вперед, желая тоже отличиться пред царем, и сталкивались в тесном проливе со своими же убегающими передовыми».
«Наибольшую славу в этой битве стяжали среди эллинов эгинянин Поликрит и афинянин Аминий — тот, корабль которого первым сцепился с вражеским кораблем и который потом гнался за Артемисией. Если бы он знал, что на том корабле — Артемисия, он непременно бы взял ее в плен, ибо за голову Артемисии была назначена награда в десять тысяч драхм: так сильно негодовали афиняне на то, что женщина пошла в поход против них. Но она, как сказано, ускользнула; с нею вместе бежали и укрылись в афинской гавани все уцелевшие варвары с их кораблями».
Западный ветер подул, подхватил в проливе несчетные корабельные обломки и понес, колыхая, их к берегу Аттики, к месту, называемому Колиады. Так исполнились слова одного прорицателя, которые были произнесены за много лет до того и которые тогда никто не понял:
— Будут жарить на веслах тунцов колиадские жены.
Как царь Ксеркс воротился в Азию
Мардоний сказал Ксерксу:
«Не печалься, царь, и не думай, что войско твое побеждено. Не корабельные бревна, а люди и кони решают исход войны. Не персы и не мидяне, а финикийцы, киликийцы и прочие рабы твои оказались перед тобой нерадивыми воинами. Двинь твое войско к перешейку — и ты увидишь, что те же самые греки, которые были так храбры на кораблях, побегут перед тобою на суше. Или же, если хочешь, — возвращайся в Азию, а здесь оставь меня и триста тысяч настоящих воинов — и через год Греция будет твоей».
Царь задумался. Он отпустил Мардония и приказал позвать Артемисию. Он сказал: «Ты давала мне совет перед битвой, и он оказался лучшим; дай мне совет после битвы, и я последую ему».
Артемисия сказала: «Сделай так, как советует Мардоний: оставь его с войском, а сам воротись в Азию. Если Мардоний будет победителем, то честь победы достанется не ему, а тебе; если Мардоний будет побежден, то позор поражения ляжет не на тебя, а на него. Ты шел сжечь Афины — ты сжег Афины; дело твое сделано, вернись к своему народу».