Рассказы и крохотки

Солженицын Александр Исаевич

– Я не понимаю. Ты – секретарь горкома. Мне ли тебе объяснять, как бороться за честь города? В нашем городе не бывало и нет ни одного НИИ. Не так легко было нашим людям добиться его. Пока министерство не раздумало – надо пользоваться случаем. Мы этим сразу переходим в другой класс городов – масштаба Горького, Свердловска.

Но Грачикова не только не убедили и не прибили его фразы, падающие, как стальные балки, а он почувствовал подступ одной из тех решающих минут жизни, когда ноги его сами врастали в землю, и он не мог отойти.

Оттого

что сталкивались справедливость и несправедливость.

– Виктор Вавилович! – уже не сказал, а отчеканил он тоже, резче, чем бы хотел. – Мы – не бароны средневековые, чтобы подмалёвывать себе погуще герб. Честь нашего города в том, что эти ребята строили – и радовались, и мы обязаны их поддержать! А если здание отнять – у них на всю жизнь закоренится, что их обманули. Обманули раз – значит, могут и ещё раз!

– Обсуждать нам – нечего! – грохнула швеллерная балка побольше прежних. – Решение принято!

Оранжевая вспышка разорвалась в глазах Грачикова. Налились и побурели шея его и лицо.

– В конце концов что нам дороже? камни или люди? – выкрикнул Грачиков. – Чт'o мы над камнями этими трясёмся?

Кнорозов поднялся во всю свою ражую фигуру.

– Де-ма-го-гия! – прогремел он над головой ослушника.

И такая была воля и сила в нём, что, кажется, протяни он длань – и отлетела бы у Грачикова голова.

Но уже говорить или молчать – не зависело от Грачикова. Он уже не мог иначе.

– Не в камнях, а в людях надо коммунизм строить, Виктор Вавилович!! – упоённо крикнул он. – Это – дольше и трудней! А в камнях мы если завтра даже всё достроим, так у нас ещё никакого коммунизма не будет!!

И замолчали оба.

И стояли не шевелясь.

Иван Капитонович заметил, что пальцам его больно. Это впился он в спинку кресла. Отпустил.

– Не дозрел ты до секретаря горкома, – тихо обронил Кнорозов. – Это мы проглядели.

– Ну и не буду, подумаешь! – уже с лёгкостью отозвался Грачиков, потому что главное он высказал. – Работу себе найду.

– Какую это? – насторожился Кнорозов.

– Черновую, какую! Полюбите нас чёрненькими! – говорил Грачиков в полный голос.

Кнорозов долгим полусвистом выпустил воздух через сжатые зубы.

Положил руку на трубку.

Взял её.

Сел.

– Саша. Соедини с Хабалыгиным.

Соединяли.

Здесь, в кабинете, – ни слова.

– Хабалыгин?.. Скажи, а что ты будешь делать с неприспособленным зданием?..

(Разве «будет делать» – Хабалыгин?..)

– …Как – небольшие? Очень большие… Сроки – это я понимаю… В общем, пока довольно с тебя над одним зданием голову ломать… Соседнего – не дам. Построишь ещё лучше.

Положил трубку.

– Ну, позови директора.

Грачиков пошёл звать, уже думая над новым: Хабалыгин переходит в НИИ?

Вошли с директором.

Фёдор Михеевич вытянулся и уставился в секретаря обкома. Он любил его. Он всегда им восхищался.

Он радовался, когда попадал к нему на совещания и здесь мог зачерпнуть, зарядиться от всесобирающей воли и энергии Кнорозова. И потом, до следующего совещания, бодро хотелось выполнять то, что было поручено на предыдущем: повышать ли успеваемость, копать ли картошку, собирать металлолом. То и дорого было Фёдору Михеевичу в Кнорозове, что д'a так да, а н'eт так нет. Диалектика диалектикой, но, как и многие другие, Фёдор Михеевич любил однозначную определённость.

И сейчас он вошёл не оспаривать, а выслушать приговор о своём здании.

– Что, обидели? – спросил Кнорозов.

Фёдор Михеевич слабо улыбнулся.

– Выше голову! – тихо твёрдо сказал Кнорозов. – От каких же ты трудностей теряешься!

– Я не теряюсь, – хрипловато сказал Фёдор Михеевич и прокашлялся.

– Там у тебя рядом общежитие начато? Достроишь – будет техникум. Ясно?

– Ясно, да, – заверил Фёдор Михеевич.

Но в этот раз как-то не получил заряда бодрости. Закружились сразу мысли: что это – на зиму глядя; что учебный год – на старом месте; что опять-таки и новый техникум будет без актового и физкультурных залов; и общежития при нём не будет.

– Только, Виктор Вавилович! – озабоченно высказал Фёдор Михеевич вслух. – Тогда проект придётся менять. Комнатки – маленькие, на четырёх человек, а надо их – в аудитории, в лаборатории…

– Со-гла-суете! – отсекая движением руки, отпустил их Кнорозов. Уж такими-то мелочами его могли бы не тревожить.

По пути в раздевалку Грачиков похлопал директора по спине:

– Ну, Михеич, и то ничего. Построишь.

– И перекрытие над подвалом менять, – разглядывал новые и новые заботы директор. – Для станков-то его мощней надо. А из-за перекрытия, значит, и первый этаж разбирать, какой уже построили.

– Да-а… – сказал Грачиков. – Ну что ж, рассматривай так, что тебе в хорошем месте дали участок земли, и котлован уже выкопан, и фундамент заложен. Тут перспектива верная: к весне построишь и влезешь, мы с совнархозом подможем. Скажи – хорошо хоть это здание отбили.

Оба в тёмных плащах и фуражках, они вышли на улицу. Дул прохладный, но приятный ветер и нёс на себе мелкие свежие капли.

– Между прочим, – нахмурился Грачиков, – ты не знаешь, Хабалыгин в министерстве на каком счету?

– О-о! Он там большой человек! Он давно говорил: у него там дружки-и! А ты думаешь – он мог бы помочь? – с минутной надеждой спросил Фёдор Михеевич. – Нет. Если б мог помочь, он бы тут же и возражал, когда с комиссией ходил. А он – соглашался…

Прочно расставив ноги, Грачиков смотрел вдоль улицы. Ещё спросил:

– Он что? Специалист по релейным приборам?

– Да ну, какой специалист. Просто – руководитель с опытом.

– Ну, бувай! – вздохнул Грачиков, с размаху подал и крепко пожал ему руку.