Рассказы и очерки (1850-1859)

Диккенс Чарльз

– Вы такой приятный человек и такой компанейский - может быть, не откажетесь пропустить со мною, стаканчик?

– Вы так любезны, - говорит он, - что я не откажусь пропустить с вами стаканчик.

Мы, следовательно, зашли в какой-то кабачок поблизости от театра, расположились в тихой комнате наверху и заказали по пинте портера с элем и по трубке.

Курим мы свои трубки, потягиваем свой портер с Элем - сидим, разговариваем, очень так приятно, и вдруг молодой человек заявляет:

– Извините, я посидел бы подольше, но я должен вовремя прийти

домой. Мне сегодня предстоит проработать всю ночь до утра.

– Работать всю ночь до утра?
– говорю.
– Уж не пекарь ли вы?

– Нет, - рассмеялся он, - я не пекарь.

– Я и то не думал, - говорю я.
– На пекаря вы не похожи.

– Нет, - говорит он.
– Я чистильщик перчаток.

В жизни своей не бывал я так удивлен, как в ту минуту, когда услыхал от него эти слова.

– Вы чистильщик перчаток? В самом деле?
– говорю я.

– Да, - говорит он, - именно.

– Так не можете ли вы, - говорю я, вынимая из кармана те перчатки, сказать мне, кто чистил эту пару? Тут у меня с ними вышла, говорю, целая история. Я обедал на днях в Ламбете[45]– случайно завернул. Непритязательный ресторанчик. Публика всякая... И вот какой-то джентльмен оставил эти перчатки! Тут я, понимаете, еще с одним джентльменом заключил пари на соверен, что я сумею выяснить, кому они принадлежат. Я уже израсходовал семь шиллингов в попытках разгадать эту загадку; но если бы вы могли мне помочь, я бы с радостью уплатил еще столько же. Видите, тут внутри стоит "Тр." и крестик.

– Вижу, - говорит он.
– Господи! Я же превосходно знаю эти перчатки! Я видел не одну дюжину пар от того же владельца.

– Да не правда?
– говорю я.

– Истинная правда!
– говорит он.

– Так вы, верно, знаете, кто их чистил?
– говорю я.

– Знаю, конечно, - говорит он.
– Их чистил мой отец.

– Где живет ваш отец?
– говорю я.

– Да тут за углом, - говорит молодой человек, - совсем близко, в двух шагах от Эксетер-стрит. Он вам сразу скажет, чьи они.

– Вы не могли бы сейчас же пойти туда со мной?
– говорю.

– Конечно, могу, - говорит он, - но только, знаете, не рассказывайте вы моему отцу, что мы познакомились с вами в театре, ему это не понравится.

– Хорошо!

Мы пошли прямо к ним на квартиру и застали там за работой старика в белом фартуке и двух или трех его дочерей: сидят в первой комнате, а перед ними груда перчаток, и они их чем-то натирают и чистят.

– Отец, - говорит молодой человек, - этот джентльмен заключил пари, что найдет владельца пары перчаток, и я пообещал, что ты ему поможешь.

– Добрый вечер, сэр, - говорю я старику.
– Вот перчатки, о которых говорит ваш сын. Видите - буквы "Тр." и крестик.

– Да, - говорит он, - я эти перчатки знаю очень хорошо; я их чистил дюжинами. Они принадлежат мистеру Тринклу: у него большая обивочная мастерская на Чипсайде [46].

– А вы, разрешите вас спросить, получаете их непосредственно

от Тринкла?

– Нет, - говорит он, - мистер Тринкл посылает их всегда мистеру Фибсу, галантерейщику, у которого лавка напротив его мастерской, а галантерейщик пересылает их ко мне.

– Вы не откажетесь выпить со мною кружку?
– говорю я.

– Пожалуй, не откажусь!
– говорит он.

Итак, повел я почтенного старика в трактир, и мы еще поговорили с ним и его сыном за кружкой, и расстались мы с ним друзьями.

Это было в субботу ночью. В понедельник я с утра пораньше пошел первым делом в галантерейную лавку, что напротив Тринкла - большой обивочной мастерской на Чипсайде.

– Могу я видеть мистера Фибса?

– Я и есть мистер Фибс.

– Ага! Насколько мне известно, вы посылали чистить эту пару перчаток?

– Да, посылал, для молодого мистера Тринкла - здесь, через улицу. Он сейчас у себя в мастерской.

– Ага! Это он там у прилавка, да? В зеленом сюртуке?

– Он самый.

– Вот что, мистер Фибс: тут неприятное дело, но я не кто иной, как инспектор Уилд из сыскной полиции, и эти перчатки я обнаружил под подушкой той молодой женщины, которую зарезали на днях на Ватерлоо-роуд.

– Силы небесные!
– говорит он.
– Он очень приличный молодой человек, и если его отец услышит, его это убьет!

– Мне очень жаль, - говорю я, - но я должен взять его под стражу.

– Силы небесные!
– говорит опять мистер Фибс.
– И ничего нельзя сделать?

– Ничего!
– говорю я.

– Может быть, вы мне позволите вызвать его сюда, - говорит он, - чтоб это было сделано не на глазах у отца?

– Я бы не возражал, - говорю я, - но, к несчастью, мистер Фибс, я не могу допустить никаких переговоров между вами. Всякую попытку такого рода я обязан пресечь. Может быть, вы ему кивнете отсюда?

Мистер Фибс стал в дверях, кивнул, и молодой человек тут же перебежал через улицу; видный такой, веселый молодой человек.

– С добрым утром, сэр, - говорю я. И он:

– С добрым утром сэр.

– Разрешите мне задать вам вопрос, - говорю я, - Не знавали ли вы особу по имени Гримвуд?

– Гримвуд, - говорит он.
– Гримвуд... Нет!

– Вы знаете Ватерлоо-роуд?

– Ватерлоо-роуд? Конечно, знаю!

– А не слышали вы случаем, что там убили молодую женщину?

– Да, я читал об этом в газете, и мне очень было горестно об этом читать.

– Вот пара перчаток - ваших перчаток, - которую я на другое утро нашел у нее под подушкой!

Он был в страшном смятении, сэр! В страшном смятении!

– Мистер Уилд, - говорит он, - клянусь всем святым, я там никогда не бывал. Я, насколько мне известно, никогда в жизни не видел ее...

– Мне очень жаль, - говорю я.
– И сказать по правде, я не думаю, что вы - ее убийца, но я должен нанять кэб и отвезти вас к мировому. Впрочем, мне кажется, это такого рода случай, что судья хотел бы - по крайней мере поначалу - вести дело без огласки.