Рассказы и очерки (1850-1859)

Диккенс Чарльз

Этот третий сделал вид, будто меня не знает, а Фарш сказал: "Джентльмены, это мой старый друг". Норманди поглядел в монокль и говорит: "Рад вас видеть, Мэгсмен", - только я этому не поверил. Для мистера Фарша, чтобы ему удобней сидеть за столом, было сделано возвышение (наподобие трона Георга Четвертого у меня на афише), но по всему было видно, что он там не король. Всем заправляли его приятели. Одеты они были прямо как картинки. А вина - разливанное море, всяких сортов. Я ни одной бутылки не обидел; сперва отведал каждого порознь (чтоб было чем похвастать),

потом смешал все вместе, а дальше уж стал смешивать по два. В общем, приятно провел вечер, хотя немного хватил лишнее. Наконец вижу, что пора и честь знать. Встаю и говорю:

– Мистер Фарш, даже лучшим друзьям приходит пора расставаться. Премного вам благодарен за щедрое угощение. Позвольте выпить за ваше здоровье красненького и распрощаться.

Мистер Фарш говорит:

– Вынь-ка меня из кресла, Мэгсмен, и снеси по лестнице - я тебя провожу.

Я сперва и слышать не хотел, но он заладил свое; ну, я его поднял с трона. От него сильно пахло мадерой; мне все казалось, пока я его нес по лестнице, точно я несу полную бутыль с вином, а пробка на бутыли нельзя сказать чтобы красивая и очень уж велика.

Поставил я его внизу на коврик, а он меня не отпускает. Вцепился мне в воротник и шепчет:

– Мэгсмен, плохо мне живется.

– Чем же плохо, мистер Фарш?

– Они меня обижают. Никакой благодарности не вижу. Не закажу вдоволь шампанского - сажают меня на камин. Не даю денег - запирают в буфет.

– А вы бы прогнали их, мистер Фарш.

– Нельзя. Я с ними вместе вращаюсь в Обществе. Что скажет Общество?

– А вы бы выбрались из Общества, - говорю.

– Не могу. Тебе этого не понять. Раз уж попал в Общество, обратно хода нет.

– Тогда, не во гнев вам будь сказано, мистер Фарш, - говорю я и качаю головой, - нечего вам было и попадать туда.

Тут и мистер Фарш закачал своей умной головой и даже хлопнул по ней несколько раз, да с такой злостью, какой я от него не ждал. Потом говорит:

– Ты хороший малый, но этого тебе не понять. Спокойной ночи, Мэгсмен, ступай. Сейчас маленький человечек три раза обойдет зрителей и удалится за занавес.
– А потом помню только, как он на карачках полез по ступенькам, в полном беспамятстве. Они ему и трезвому были бы слишком круты, но он непременно хотел сам.

Немного спустя прочел я в газете, что мистера Фарша представили ко двору. Так и было напечатано: "Все, конечно, помнят (я заметил, газеты всегда уверяют, что все помнят такое, чего никто не помнит) мистера Фарша, миниатюрного джентльмена, который привлек общее внимание своей блестящей удачей в последней Государственной Лотерее". Ну, говорю я себе, вот она жизнь! Ведь все у него так и вышло, как на афише. Удивил-таки Георга Четвертого!

(По такому случаю я заказал новую афишу: он держит в руке мешок золота и подает его Георгу Четвертому, а сам в парике, при шпаге, в туфлях с пряжками - все как положено - и Важная Дама в Страусовых Перьях тут же в него влюбляется.)

Тут я как раз снял дом, про который вы спрашиваете, мистер... не имею чести знать имени... и больше года показывал в нем "Забавы и развлечения Мэгсмена" - когда

одно, когда другое, но все афиши были у меня выставлены постоянно. И вот однажды, когда публика уже разошлась - да и публики-то было мало, дождь лил как из ведра, - я курил трубочку в задней комнате, наверху, а со мной был Безрукий. Я его ангажировал на месяц, да только сборов он не делал. Вдруг слышу - стучат с улицы. "Кто бы это мог быть?" - спрашиваю Безрукого. А он потирает лоб ногой и отвечает: "Понятия не имею, мистер Мэгсмен". И верно: ни о чем он не имел понятия, - очень скучный был человек.

А на улице все стучат. Пришлось отложить трубку, взять свечу и спуститься открыть дверь. Выглянул - никого. Только чувствую, кто-то прошмыгнул у меня между ног - и прямо в дом. Да ведь это мистер Фарш!

– Мэгсмен, - говорит он мне, - возьмешь меня на прежних условиях? Если по рукам, так и скажи. Я, конечно, ничего не понял, но отвечаю:

– По рукам, сэр.

– Значит, по рукам, решено и подписано, - говорит он.
– Поужинать у тебя найдется?

А я еще помнил, какие игристые заграничные вина распивал тогда у него на Пэлл-Мэлл; и мне, конечно, стыдно предлагать ему холодные соеиски и джин с водой. Но он и тому и другому оказал честь. Вместо стола мы ему поставили стул, а сел он на скамеечку, как бывало прежде. Но только я все еще никак не пойму, в чем дело.

А он сперва управился с сосисками (говяжьи, и думаю, что там было не меньше двух фунтов с четвертью), и тогда только его мудрость проступила наружу, все равно как испарина.

– Мэгсмен, - говорит, - погляди на меня. Перед тобой человек, который побывал в Обществе, а теперь оттуда выбыл.

– Вот оно что! Выбыли! Как же вам удалось, сэр?

– Расторговался!
– говорит он. И до чего же мудро при этом смотрит!

– Друг мой Мэгсмен, я хочу поделиться с тобой споим открытием. Ценное открытие! Оно мне стоило двенадцать с половиной тысяч фунтов. Дело вот в чем: человек не столько попадает в Общество, сколько попадается.

Я, признаться, не очень разобрался, однако, киваю, как будто все понял.

– Ваша правда, - говорю, - ваша правда, мистер Фарш.

– Мэгсмен, - говорит он, а сам щиплет меня за ногу, - вот и я попался. На все свое состояние, до последнего пенни.

Я чувствую, что бледнею; вообще-то я за словом в карман не лезу, а тут едва вымолвил:

– А где же Норманди?

– Сбежал. И прихватил столовое серебро, - говорит мистер Фарш.

– А другой?
– Это я спросил про того, который когда-то носил епископскую митру.

– Сбежал. И прихватил драгоценности, - отвечает мистер Фарш.

Тут я сел и смотрю на него, а он встал и смотрит на меня.

– Мэгсмен, - говорит он, и что дальше говорит, то все мудрее, - ведь Общество-то сплошь состоит из Лилипутов. При Сент-Джеймском дворе все занимаются моим старым ремеслом - все по три раза обходят зрителей, при всех орденах и прочей бутафории. И всюду звонят в колокольчик, а домики - одна декорация. Блюдце у них так и ходит по кругу. Знаешь, Мэгсмен, блюдце-то, оказывается, всесветное учреждение!