Рассказы и очерки разных лет
Шрифт:
— Куда же вы? — спросила Манолита с места.
— К себе в номер.
— Мы придем попозже, — сказала она. — А он забавный.
— Она надо мной смеется, — сказал англичанин. — Она вышучивает мои ошибки в испанском языке. Разве leche не значит молоко?
— Значит и это.
— И еще что-нибудь неприличное?
— К сожалению, да, — сказал я.
— Что за ужасный язык, — сказал он. — Манолита, перестаньте водить меня за нос. Слышите?
— И вовсе я вас не вожу за нос, — засмеялась Манолита. — Я и не прикасаюсь к вашему носу.
— Но ведь это значит молоко. Вы слышали, что сказал Эдвин Генри?
Манолита снова засмеялась, и мы поднялись из-за стола.
— Ну и болван! — сказал Эл. — Я бы, пожалуй, отбил ее только потому, что он такой болван.
— Англичанина сразу не раскусишь, — сказал я. Это было такое глубокомысленное замечание, что я понял: слишком много мы заказали бутылок. На улице похолодало, и облака в лунном свете проплывали очень большие и белые над широким, окаймленным домами каньоном Гран-Виа, и в асфальте тротуара виднелись аккуратные свежие пробоины от сегодняшних попаданий, и мусор еще не разгребли — а мы поднимались к Пласа-Кальяо, туда, где стоял отель «Флорида», фасадом обращенный к другому склону, с которого широкая улица уходила по направлению к фронту.
Мы прошли мимо двух часовых, полускрытых в тени подъезда, и минутку постояли, чтобы послушать, как стрельба в конце улицы разрослась до настоящей канонады, а потом затихла.
— Если так будет продолжаться, мне надо будет идти в часть, — прислушиваясь, сказал Эл.
— Это так что-нибудь, — сказал я. — Во всяком случае, левее, у Карабанчеля.
— А мне показалось, прямо в парке.
— Тут всегда так отражается звук ночью. Мы сами сколько раз путали.
— Вообще-то они не должны контратаковать нас ночью, — сказал Эл. — Теперь, когда они заняли эти высоты, зачем спускаться и выбивать нас из оврага?
— Какого оврага?
— Ну, знаешь, по той речке.
— А, той.
— Да. «Вверх по речке и без весел».
— Идем. Нечего прислушиваться. У нас каждую ночь стреляют.
Мы вошли, пересекли холл, миновали ночного дежурного у столика портье, он встал и проводил нас к лифту. Он нажал кнопку, и кабина спустилась. В ней был человек в белой овчинной куртке мехом наружу. Розовая лысина, лицо розовое и сердитое. Под мышкой и в руках шесть бутылок шампанского. Он сказал:
— Какого черта вы спустили лифт?
— Вы уже целый час на нем катаетесь, — сказал дежурный.
— А что я могу поделать? — сказал мужчина в овчинной куртке. Потом, обратясь ко мне, спросил: — Где Фрэнк?
— Какой Фрэнк?
— Ну знаете, Фрэнк, — сказал он. — Слушайте, помогите мне с этим лифтом.
— Вы пьяны, — сказал я. — Вылезайте. Нам нужно подняться наверх.
— И вы были бы пьяны, — сказал мужчина в белой мохнатой куртке. — И вы были бы пьяны, товарищ, дорогой товарищ. Послушайте, где же Фрэнк?
— А вы как думаете?
— У этого Генри, в номере, где играют в крап.
— Поедемте с нами, — сказал я. —
— Я на всем могу летать, — сказал мужчина в куртке. — Могу летать и на этом паршивом лифте. Хотите, попробуем фигуру?
— Хватит, — сказал Эл. — Вы пьяны. Нам нужно на верх, играть в крап.
— А ты кто такой? Вот как дам тебе бутылкой с шампанским.
— Попробуй только, — сказал Эл. — Я бы тебя утихомирил, пьянчуга несчастный, эрзац Санта-Клаус.
— Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус, — повторил плешивый. — Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Вот она, благодарность Республики!
Мы остановили лифт на нашем этаже и пошли по коридору.
— Возьмите пару бутылок, — сказал плешивый. Потом добавил: — А знаете, почему я пьян?
— Нет.
— Ну и не скажу. А вы бы рты разинули. Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Да. Да. Да. А вы кто, товарищ?
— Танкист.
— А вы?
— Снимаю фильм.
— Ну, а я пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Да. Да. Да. Повторяю. Да. Да. Да.
— А, подите вы! — сказал Эл. — Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус.
Мы подошли к номеру. Мужчина в белой овчинной куртке придержал руку Эла большим и указательным пальцами.
— Вы меня забавляете, товарищ, — сказал он. — Правда, забавляете. — Я отворил дверь. В комнате было накурено и все по-прежнему, только ветчину из жестянки всю съели, а виски из бутылки все выпили.
— Плешак явился, — сказал один из игроков.
— Привет, товарищи, — сказал Плешак и раскланялся. — Как поживаете? Как поживаете? Как поживаете?
Игра прервалась, и его закидали вопросами.
— Я уже подал рапорт, — сказал Плешак. — А вот немножко шампанского. Меня теперь интересует только живописная сторона дела.
— А как же это тебя бросили твои ведомые?
— Они не виноваты, — сказал Плешак. — Я увлекся грандиозным зрелищем и даже не вспомнил, что у меня есть ведомые, до того самого момента, когда на меня свалились «фиаты» и я обнаружил, что у моего верного самолетика нет хвоста.
— Эх, жаль, что ты пьян, — сказал один из летчиков.
— Да, я пьян, — сказал Плешак. — И надеюсь, что все вы, джентльмены и товарищи, не откажетесь со мной выпить, потому что сегодня я счастлив, хотя меня и оскорбил невежа танкист, назвал меня пьянчугой, эрзац Санта-Клаусом.
— Досадно, право, что ты пьян, — сказал другой летчик. — А как вернулся на аэродром?
— Не задавай мне вопросов, — с достоинством сказал Плешак. — Я вернулся в штабной машине Двенадцатой бригады. Когда я спустился на своем верном парашюте, во мне склонны были усмотреть фашистского преступника, потому что я не владею икс… икспанским языком. Но когда я удостоверил свою личность, недоразумение рассеялось, и ко мне отнеслись с исключительным вниманием. Ах, поглядели бы вы, как горел этот «юнкерс»! Я и загляделся, а тут на меня спикировали «фиаты». И если бы только я сумел рассказать вам!