Рассказы и повести (сборник)
Шрифт:
— У-у-у, какая ты стала!
Тетя Клава смутилась и немножко расстроилась. Ей в глубине души казалось, что она меняется мало. Меньше, чем другие.
Эдик прошел, снял пальто и шляпу. Он оказался лысым, в модной водолазке из синтетики.
— А еще говорила, что ты в Москве живешь, — упрекнул Эдик.
— Очень хороший район, — заступилась тетя Клава. — Здесь даже иностранцы живут, из Африки.
— В Африке и не к тому привыкли. Там у них вообще пустыня Сахара.
Прошли в комнату.
На подоконнике на своих
— А у вас что, готовых кур не продают? — удивился Эдик.
— Продают, — сказала тетя Клава.
Перешли в кухню. Там было теснее, уютнее.
Эдик расстегнул портфель, достал оттуда водку и миноги. Миног было ровно две штуки, одна для Эдика, другая для тети Клавы.
Тетя Клава поставила на стол все, что случилось у нее в доме: соленья с базара, холодную баранину с чесноком, рыбные котлеты, которые при некотором воображении можно было принять за куриные. Картошку она слила, потом подсушила на огне, бросила туда большой кусок масла, толченый чеснок и потрясла сверху промолотыми сухарями.
Выпили по рюмке.
— У-у-у! Какая ты стала! — снова сказал Эдик, отфыркиваясь. Может, он решил, что тетя Клава не расслышала первый раз.
Ей захотелось сказать: «На себя посмотри!», но смолчала, положила ему на тарелку кусок мяса в красноватозолотистом желе.
— А ты хорошо живешь! — похвалил Эдик.
— А вы как?
— Публицистом стал. Я по издательским делам в Москву приехал.
Эдик поставил портфель на колени, вытащил оттуда брошюру с черной бумажной обложкой. На обложке белыми буквами было написано: «Участок добрых воспоминаний».
— А это что за участок? — спросила тетя Клава.
— Кладбище, — сказал Эдик и стал есть.
Тетя Клава из вежливости подержала брошюру в руках.
— Все на ярмарку, — проговорил Эдик. — А я с ярмарки.
— С какой ярмарки? — не поняла тетя Клава. Ей почему-то представился Черемушкинский базар.
— Жизнь прошла, — сказал Эдик. — И ничего хорошего не было…
— Все-таки что-то было.
— А помнишь, как ты меня любила? — неожиданно спросил Эдик.
— Нет, — отреклась тетя Клава. — Не помню.
— А я помню. Меня больше никто так не любил.
— А жена у вас есть? — спросила тетя Клава.
Эдик рассказал, что похоронил жену, и заплакал. Тетя Клава посмотрела на его рот, сложенный горькой подковкой, как у ребенка, и заплакала сама. И в кухню на цыпочках пробралась тихая уютная печаль.
— Хочешь, поженимся? — вдруг предложил Эдик.
— А зачем? — наивно удивилась тетя Клава.
— Стариться будем вместе.
— Но я уже не люблю тебя, — извинилась тетя Клава.
— Так я же не любить зову, а стариться, — объяснил Эдик. — Тоже мне невеста…
В кухню вошел петух. Видимо, ему надоело стоять на подоконнике.
Петух
А дальше все развивалось очень быстро и одновременно очень медленно.
Петух полежал в углу кухни какое-то очень короткое время, секунды три или четыре, потом подхватился и, вытянув шею, очень быстро перебирая ногами, устремился к Эдику и клюнул его в ногу, под колено.
Эдик брыкнул ногой, петух отлетел на прежнее место, и у него снова появилась необходимая дистанция для разбега.
— У меня тромбофлебит! Он проклюнет мне вену! — воскликнул Эдик и, продолжая сидеть, затанцевал ногами, чтобы уменьшить вероятность попадания.
Тетя Клава метнулась в прихожую, сорвала с вешалки свое пальто, чтобы накинуть на петуха или на Эдика, в зависимости от расстановки сил.
Когда тетя Клава вернулась на кухню, то застала следующее зрелище: петух взлетел до уровня лица, а Эдик болтал перед собой руками, будто учился плавать по-собачьи. Они дрались, как два врага, и белые перья, элегантно планируя, летали по кухне.
Тетя Клава ринулась в эпицентр борьбы и выскочила обратно, прижимая к себе петуха. Он гортанно клокотал в недрах пальто и порывался обратно в бой.
Эдик без сил осел на стул.
— Невоспитанная тварь, — простонал он.
— Вы сами первый начали, — заступилась тетя Клава.
Эдик обиделся, встал и вышел в прихожую.
Он натянул пальто, затолкал пуговицы в большие расхлябанные петли, накрыл голову шляпой и ушел.
— Жених! — с пренебрежением сказала тетя Клава в закрытую дверь. Писатель!
Она выпустила петуха на пол, потом подошла к окну и раскрыла форточку, чтобы проветрить дом.
За окном было черно. Ветер давил на стекла. Был такой ветродуй, как в шторм в открытом море. Говорили, что в Юго-Западном районе встречаются два ветра — южный и западный, и роза ветров проходит как раз над их кварталом.
Тетя Клава представила себе, как Эдик идет, придерживая шляпу, рассекая лбом ветер. Вспомнила его серьезные намерения по отношению к ней, и ей стало его немножко жалко.
На краешке стола лежали забытые им очки в простой темной оправе. Тетя Клава схватила их и побежала из дому.
Догнала Эдика на остановке, когда он уже влезал в автобус, сунула ему в карман очки.
— Когда мы с тобой встретимся? — крикнул Эдик.
— Где?
Тетя Клава внимательно посмотрела на шляпу, которая венчала его голову взамен прежней белой кепки.
— На участке добрых воспоминаний, — крикнула тетя Клава и побежала обратно, подгоняемая попутным ветром, получая от бега забытое удовольствие.