Рассказы и повести (сборник)
Шрифт:
— Как это не знаешь? — удивилась Регина. — Ты же врач…
— Надо проверить мочу, — сказал Дима и вернулся домой.
Кнопки в мозгу действительно не существует, но зато существует телепатия. Когда человек о чем-то непрестанно думает, от его мозга во все стороны идут тугие плотные волны. Эти волны наполняют квартиру и, не умещаясь в ней, выплывают за окно. За окном они распространяются вверх и в стороны и наталкиваются на антенны. Эти антенны стоят на домах, как маленькие рисованные человечки с воздетыми руками-палочками. Человечки стоят с распахнутыми руками и принимают на себя все, что есть в мире: слова, музыку
Дима лежал на диване и думал о тигре, вокруг его головы, как нимбы, вспыхивали невидимые биотоки. И в этот момент раздался телефонный звонок.
Звонил бывший Димин школьный товарищ, ныне геолог Вася. Вася поздоровался и рассказал, что недавно он вернулся из уссурийской тайги, где нашел позвоночник от вымершего мамонта, и, кроме позвоночника, он привез из тайги в подарок дочке маленького тигренка. Жена почемуто активно возражает против такого подарка и требует, чтобы Вася передал его безвозмездно либо государству, либо частному лицу.
И сбылась мечта!
У Охрименки не сбылась, и у девяносто девяти процентов человечества не сбывается. А вот у Димы сбылась.
В его комнате поселился большеголовым тигренок. Глаза у него были зеленые с вертикальными зрачками, вокруг черного кожаного носа расходились черные круги, а уши торчали на голове, как два равнобедренных треугольничка.
Дима должен был испытывать счастье и восторг, но особенно яркого восторга он не испытывал. Было удивление, какая-то легкая опустошенность, а восторга не было. Просто Дима первый раз переживал осуществление мечты и не знал, что именно так оно и выражается: удивление, опустошенность и покой.
Дима спустился этажом ниже и позвонил к Регине. Регина открыла ему дверь, глядя исподлобья снизу вверх, держа у носа платочек.
— А, это ты, — разочарованно сказала она.
Дима молча отвел полу пиджака, показав внутренний карман, откуда торчала старка.
Регина повернулась и пошла в глубь комнаты, а Дима, запахнув пиджак, двинулся следом.
Регина достала из серванта рюмки и розетки. Все это было из хрусталя и блестело.
— За что? — спросила она и проглотила какую-то таблеточку. У Регины была аллергия, и она пила водку только после лекарства.
— За мечту, — предложил Дима.
— Ну, за это я пить не буду, — отказалась Регина.
— Но ведь невозможно жить без мечты.
— Мечтай, — сказала она. — Я ведь тебе ничего не говорю.
Регина выпила и пошмыгала носиком в платочек. Лицо у нее было бледное. Она очень уставала, читая чужие рукописи.
Дима тоже выпил, и ему стало хорошо.
Когда человеку хорошо, он становится добрее и желает счастья другим. Дима желал счастья всем, кого он знал и кого не знал. Ему хотелось носить это счастье в своем кожаном чемоданчике и оставлять в каждом доме, куда его вызывали с неотложной помощью.
Дима вернулся домой. Тигренок спал посреди комнаты, вытянув лапы. Брюшко у него поднималось и опускалось, треугольничек уха подрагивал во сне — должно быть, тигренку снилась уссурийская тайга. Дима некоторое
За окном стояли дома в расцвеченных окнах, как новогодние елки в лампочках. А совсем внизу — темные, еле различимые в сумерках, стояли сараи.
Дима стоял, прислонившись виском к раме, и думал о том, что еще молод, что впереди у него много лет жизни и много интересных событий и встреч.
Это было воскресенье, и это было самое счастливое воскресенье во всей его сознательной жизни.
Конец дня немножко испортила мама. Мамы умеют любить, как никто другой, и, как никто другой, все портить.
— Дима! — строго окликнула мама и, когда Дима обернулся на голос, молча указала пальцем в угол.
Дима проследил глазами направление пальца и увидел в углу возле тигренка лужу неправильной формы.
— Вытри! — распорядилась мама и опустила свой палец.
Этот эпизод был лишний и никак не монтировался со всем днем и с Диминым предыдущим настроением. В кино, например, режиссер пришел бы в монтажную, взял ножницы и вырезал из картины такой эпизод. Дима вырезать ничего не мог, поэтому он покорно направился в ванную комнату. В ванной на батарее висели половые тряпки, некоторые происходили от старых штанов, другие — от рогожных мешков. Дима выбрал ту, что из мешка.
Он положил тряпку на лужу, наступил на нее, потом подвигал ногой к себе и от себя. Если бы человек, живущий в доме напротив, посмотрел на Диму из своего окна, то подумал бы, что Дима танцует твист.
Окончив свой «твист», Дима взял тряпку двумя пальцами за самый конец, отнес ее в ванную комнату и кинул под батарею.
На этом эпизод был бы исчерпан, но в комнату вошел сосед и сказал:
— Добрый вечер!
— Здравствуйте, — поздоровался Дима. Он вытирал руки о полотенце.
— Я ничего не имею против того, — сказал сосед, — что вы воспользовались моей тряпкой. Но уж если вы ею воспользовались, то надо было выстирать и повесить на то место, откуда вы ее взяли.
Все было резонно. Дима вернулся в ванную, достал тряпку из-под батареи и сунул ее под холодную струю.
От воды тряпка стала темно-коричневая и тяжелая. Дима помял ее руками, почувствовал, что она липкая и скользкая одновременно.
— С мылом, — посоветовал сосед, который добровольно согласился сопровождать и консультировать Диму.
Дима взял кусок хвойного мыла и с силой провел по тряпке, так что на ней остался желтоватый мыльный рубец. Вода текла по этому рубцу, не размывая его, на пальцах скрипел песок и какие-то камешки.
— Горячей водой… — руководил сосед.
Дима пустил горячую воду, и рукам сразу стало тепло, мыло вспенилось, и вода полилась бурная и бурая, и ванна сразу стала темная, а тряпка светлая.
Диму удивил и обрадовал этот процесс. Он с благодарностью посмотрел на соседа и уже не хотел расставаться с тряпкой, стирал ее до тех пор, пока кусок мыла из прямоугольного не превратился в овальный.
После того, как Дима развесил на батарее тряпку и уже снимал через голову рубашку, собираясь спать, в дверь заглянула другая соседка. Увидев раздевающегося мужчину, она войти не решилась, а просунула в дверь одну только макушку. У соседки когда-то была шестимесячная завивка, но шесть месяцев давно прошли, волосы развились и теперь походили на расчесанный мех.