Рассказы и повести
Шрифт:
– А воспитательница?
– напомнил Гия.
– Она меня бросила, - сознался Вахлаков.
– Зачем я ей без имени, без денег. У меня, говорит, молодых и без тебя пол-Москвы.
– Нахалка...
– возмутился Гия.
– А ты знаешь, что такое воспитательница в детском саду?
– грустно возразил Вахлаков.
– Тридцать шесть пар валенок, тридцать шесть пальто, тридцать шесть шапок - это утро. Потом тридцать шесть тарелок, тридцать шесть ложек, тридцать шесть кружек - это обед. Потом опять тридцать шесть пар валенок, тридцать
– Ее можно понять, - согласился Гия.
– А меня?
– с надеждой спросил Вахлаков.
– И вас тоже можно понять.
– Гия сидел без беретика, но в бархатной куртке, и рубашка была белоснежной. Он походил на принца в домашней обстановке.
– Сделай так, чтобы я снова стал старый, - тихо попросил Вахлаков.
– А как я это сделаю?
– изумился Гия.
– Может быть, еще раз прыгнуть? Черт с ним!
– Если вы прыгнете еще раз, вам будет не тридцать, а двадцать.
– А как же теперь?
– Никак.
Вахлаков долго молчал, в его глазах жила немолодая тоска.
– Друзей у меня нет, - поделился он, - теперешние тридцатилетние мне чужды. Старым друзьям по шестьдесят - им со мной неинтересно. Семья меня стесняется.
Она бросила. И дела, считай, тоже нет.
– Это я виноват...
– расстроился Гия.
– При чем тут ты?
– Вахлаков махнул рукой.
– Каждый человек имеет ту жизнь, которую он заслужил. Если бы можно было начать все сначала...
– У вас есть внуки?
– неожиданно спросил Гия.
– Есть. Мальчик.
– Сколько ему?
– Один год. А что?
– Прыгните еще три раза, - предложил Гия - Вам станет двадцать, потом десять, потом год. Будете жить сначала. Расти вместе с вашим внуком.
– А три года исполнится, в детский сад отдадут...
– задумчиво сказал Вахлаков.
Вахлаков не мог забыть воспитательницу.
Когда Гия возвращался домой, у него в буквальном смысле слова подкашивались коленки. Иногда он останавливался и, подняв голову, смотрел в небо, чтобы сориентироваться - где верх, а где низ. Он смотрел в небо и думал: что же есть счастье? Любовь? Успех? Молодость? Но любовь проходит, к успеху привыкаешь, а о молодости своей человек не знает. Люди бывают молоды, когда не знают об этом. Значит, в работе Гии нет никакого смысла. Жизнь - это только поиск счастья, а самого счастья нет.
Гие не хотелось идти домой, а больше идти было некуда. Он пошел к Паше.
Паша сидел в трусах и в майке, как футболист, клеил магнитофонную ленту.
– Что ты клеишь?
– спросил Гия.
– Чайковского. Хорал.
– А что, - удивился Гия, - разве Чайковский для церкви халтурил?
– Почему халтурил? Писал. Халтурят - это когда не верят в то, что делают.
– Я тоже больше не верю в то, что делаю, - сказал Гия.
– Я хотел сделать людей счастливыми, а запутал еще больше. Значит,
– Ты фокусник, - поправил Паша.
– При чем тут одно к другому?.. Какое это имеет отношение?
– Имеет. Ты берешь ненастоящую любовь, ненастоящий успех и ненастоящую молодость, а хочешь получить настоящее счастье. Берешь пустую корзину и хочешь достать живую курицу. Можно показывать фокусы на сцене, а в жизни показывать фокусы нельзя.
– А что надо делать в жизни?
– Жить.
– Все проходит...
– Гия махнул рукой.
– И настоящая молодость и настоящая любовь.
– Не проходит, а переходит. Из одной формы в другую. Закон сохранения энергии.
– Ты сам его придумал?
– Нет, не сам. Его Ломоносов придумал.
Паша знал это из программы средней школы. Он перемотал ленту и нажал кнопку. Медленно, без сопровождения запел хор.
Гия и Паша слушали хорал Чайковского. Гия сидел, а Паша стоял, застегивая рубашку. Ему надо было ехать в таксомоторный парк.
Гия вышел на балкон, с Пашиного балкона стал перебираться на свой.
Он стоял на железных перильцах, раскинув руки по кирпичной кладке, и походил на распятие. Стоял над городом, над домами, над людьми. Сверху было только небо, а на небе звезды разной величины.
Гия подвинул правую ногу вправо, привычно слушая серединой ступни железную перекладину. Потом подвинул левую ногу вправо, но ничего не услышал. Нога ступила в пустоту. Он оторвал руку от кирпичной кладки, сильно и резко взмахнул ею в воздухе, пытаясь удержать равновесие.
Высоко, пестро заплакал хор. Вздрогнули звезды и косо полетели по разным траекториям, как огни от бенгальской свечки.
Прошло еще полгода. Наступила осень.
Вахлаков куда-то исчез. Ходили разные слухи, им мало кто верил.
Семечкин тоже исчез. Говорили, что он вернулся в Госконцерт и уехал на Север, на метеорологическую станцию.
Никто не знал, куда девался Семечкин.
А за городом, на даче у начальницы отдела кадров Елены Ивановны, выросли в саду необыкновенные яблоки. Они были крупные: величиной в два кулака, ровные, розово-желтые с постепенным и точным растяжением цвета.
Люди несли со станции в наволочках сахарный песок для варенья, везли на тачках воду из колодца. То и другое тяжело было нести и везти по жаре.
Но когда люди видели яблоки, они останавливались и смотрели долго и молча, не испытывая зависти. Они смотрели и думали о том, что природа, должно быть, разумна, если она создала такое совершенство, которого так не хватало людям.
ГДЕ НИЧТО НЕ ПОЛОЖЕНО"
У меня есть приятель, которого зовут Дориан. Он постоянно занят тем, что ищет смысл жизни, и презирает меня за то, что я не делаю этого. А я действительно не ищу. Я его знаю.
В данную минуту я сижу за столом, гляжу на своего ученика и думаю о том, что надо будет пойти и взять у Дориана ключ от его однокомнатной квартиры.