Рассказы и повести
Шрифт:
— В чём дело, товарищи? — спросил начальник.
Красноармейцы не успели ответить. Раздался женский голос:
— Петя!
— Наташа! — вскрикнул начальник и шагнул в темноту, протягивая руки.
…Наталья Лаврентьевна, как и обещала, приехала в Вильнюс. Поезд пришёл глубокой ночью, но Наталья Лаврентьевна не стала дожидаться света, а подхватила свой чемоданишко и папку и давай бродить по городу.
Бродила до тех пор, пока не наткнулась на патруль.
— Ваш пропуск!
Конечно, никакого пропуска у неё не было. Она
— Мне в госпиталь… в Центральный госпиталь…
— А вот мы с вами, гражданка, пройдёмся и проверим, какой вам госпиталь нужен…
— Вот спасибо им! — рассказывала Наталья Лаврентьевна. — Без них я бы до сих пор путалась в этих улицах и закоулках.
…Утром Миша проснулся, открыл глаза и вдруг как закричит:
— Мама! Это не ты, это мне снится!
Мама нагнулась к нему, ущипнула за ногу.
— Ой, мамка, больно! — завопил Миша.
Весело было в то утро во флигельке. Мама там, уж конечно, сразу всё расставила по-своему. А папа всё корил её:
— Как же тебе не совестно, Наташа! Столько времени не писала!
— Да всё некогда было, Петя. Работала! Она взгромоздила свою огромную папку на стул, прислонила её к спинке и стала показывать рисунок за рисунком.
Мама верно сделала много. Она рисовала танкистов, пехотинцев, артиллеристов — в походе, в окопах, в наступлении. Один рисунок больше всех понравился Мише. Нарисован красноармеец. Он стоит в только что освобождённом от фашистов селе. За его спиной ещё горят хаты.
А боец держит на руках маленького оборванного, измученного ребёнка. Малыш тянется ручонками к лицу бойца и трогает ремешок от каски, стягивающий подбородок. А красноармеец так ласково смотрит на ребёнка, словно это его родной сын.
Очень хороший рисунок! Папе он тоже очень понравился.
— Вот этот, Наташенька, — сказал он, — обязательно дай в альбом.
А потом он, конечно, опять ушёл к себе в госпиталь. А Миша потащил маму на улицу. Ему хотелось познакомить её с Онуте, с Бронеком, с Юргисом и другими ребятами.
Но Онуте теперь не выходила из госпиталя. Да и ребят нигде не видно было.
Тогда Миша повёл маму по большой улице к горе Гедимина. Они поднялись на самую вершину. Мама остановилась и долго смотрела на расстилавшийся внизу полуразрушенный древний город. Она видела фабричные трубы, шпили костёлов, уцелевшие и разрушенные дома, запутанную сеть улиц и переулков, широкую, извилистую реку Нерис.
Потом она села на поросший мхом камень и стала срисовывать полуразрушенную башню Гедимина. О многом могли бы рассказать эти древние толстые стены. Но стены молчали, и только слышно было, как над головой, над каменным зубцом башни похлопывал на ветру ярко-красный флаг, словно огненное крыло сказочной Жар-птицы, несущей людям чудесный, невиданный свет.
— Пойдём, Миша! — поднялась мама. — Завтра ехать. Надо уложиться.
— Погоди, мама! Зайдём ещё на минуточку вон в тот дом. Видишь?
Он сверху показал ей на новенькую железную крышу
Они спустились с горы и подошли к дому. Леса вокруг него были убраны. Весело блестели только что вставленные и чисто протёртые стёкла в высоких окнах. Над свежепокрашенной дубовой дверью сверкала разделённая на две части вывеска. Слева было написано по-русски:
ДВОРЕЦ ПИОНЕРОВ
А справа по-литовски:
ПИОНЕРЮ РУМАЙ
Миша толкнул тяжёлую дверь, и они с мамой вошли в большой, светлый вестибюль. Директор дворца товарищ Шимкус стоял у стены и следил за развеской картин. Миша подбежал к нему:
— Товарищ Шимкус, здравствуйте! Это я. Сын майора Денисьева. А это моя мама… Она художница. Познакомьтесь.
Директор приветливо поклонился:
— Очень, очень рад… Очень хорошо, что вы художница. Может, вы нам что-нибудь посоветуете.
Он повёл Мишу и Наталью Лаврентьевну по светлым, просторным комнатам:
— Вот здесь у нас будет театральный зал, здесь — спортивный, здесь — музыкальный… Здесь…
Он открыл украшенную резьбой белую дверь. В комнате было полно ребят. Они что-то рисовали. Миша закричал:
— Юргис, Бронек, Антанас! Вот вы где! А я вас ищу, ищу…
Ребята гурьбой окружили Мишу и Наталью Лаврентьевну.
Директор поднял единственную руку над русыми и тёмными головами ребят;
— Это всё мои помощники. Пришли помочь. — Он показал на высокие побелённые стены: — Вот здесь у нас будет «комната сказок».
И все стали советоваться, как лучше сделать «комнату сказок».
Глава одиннадцатая
РУТА
Странная процессия двигалась однажды вечером по узким, изогнутым улицам Вильнюса.
Впереди шли мальчик с фонариком и девочка в коротком белом платье с вышивкой, чуть позади — высокий бородатый майор, женщина в тёмно-зелёном платье, с огромной папкой под мышкой и пожилой красноармеец с медалями на груди. За ними гурьбой шли ребята. А сзади всех с трудом поспешал маленький черноглазый мальчик.
Это начальник госпиталя, и дядя Корней, и Онуте, и Зеличок, и вся ватага ребят провожали Мишу с мамой на вокзал.
Пётр Никитич думал отвезти жену и сына на «виллисе». За полчаса до поезда они вышли из флигелька и вдруг увидели за воротами целую «провожальную команду». Пришлось на «виллис» положить вещи, а самим идти пешком.
Когда уезжаешь откуда-нибудь, всегда становится немножко грустно. Миша привык уже к здешним, крытым черепицей домам, к узким улицам, к горе Гедимина… Кто знает, когда он опять увидится с тихой, застенчивой Онуте, с добрым дядей Корнеем, с Бронеком, с Юргисом, с Владеком — со всеми, с кем он успел здесь подружиться!