Рассказы-исследования
Шрифт:
Просмотрев корреспонденцию Чехова тех дней, легко заметить, что, кроме брата Ивана, которому он пишет: «Побывай у меня, кстати, есть дело», видеться он ни с кем не собирался.
Ни с кем, кроме Авиловой.
Свидание их состоялось в больнице. Она была первой, кто посетил его. Пришла, и ее пропустили к нему – единственную. По его настоянию.
(К нему не пускали тогда никого, был назначен строгий режим. Нужен был пропуск даже для членов семьи – его брат Иван Павлович приехал на Курский вокзал встретить ничего не знавшую Марию Павловну и передать ей карточку для посещения больного.)
Их встречу я описала
«Он лежал на спине, повернув лицо к двери», – вспоминала она потом.
«Как вы добры», – тихо сказал он.
Она села на стул около его кровати, взяла с тумбочки часы – ей разрешили пробыть около него три минуты. Он отнял часы и, задержав ее руку, спросил:
«– Скажите: вы пришли бы?
– К вам? Но я была, дорогой мой…»
Она могла ничего больше не говорить. Могла уйти, не ожидая, пока пройдут отведенные для них минуты свидания.
Он был счастлив. И знал, что это счастье будет с ним и после, когда она уйдет и он останется один.
«Но я была, дорогой мой…»
«Ее голос, взгляд ее серых глаз, устремленных ему в лицо с тревогой и нежностью…»
(Фразы, взятые в кавычки, из воспоминаний Л. А. Авиловой.)
И обращенное к ней:
«Милая!»
Долгие-долгие годы это слово звучало в памяти лишь для нее одной.
«Я вас очень лю… благодарю», – написал он ей в записочке: разговаривать запретили.
«„Лю“ он зачеркнул и улыбнулся», – вспоминает она.
Отношения с Марией Павловной сложились неблагоприятно для Авиловой.
После смерти Чехова, одиннадцать дней спустя со дня его похорон, Мария Павловна получила от Лидии Алексеевны письмо. Это письмо впервые приведено М. П. Чеховой в ее книге «Из далекого прошлого»:
«Я пишу только Вам, не для публики, даже не для окружающих Вас. У меня именно к Вам личное чувство, и я думаю о Вас, потому что больше не могу думать о том, кого нет… О, если бы мне знать, не рассердит ли Вас то, что я решилась написать Вам? Поймете ли, почему мне это так нужно было?
Простите меня, пожалуйста, если я тревожу Ваше горе. Поверьте мне: если бы я сама не чувствовала этого горя, если бы я не тосковала, если бы я могла совладать с собой – я бы не считала себя вправе обратиться к Вам… У меня много его писем.
И мне некому, некому, кроме Вас, сказать, как это все ужасно, как это все трудно понять и, когда поймешь, как безотрадно, скучно жить.
…Я написала Вам, что у меня много его писем. Но я не знаю, как он относился ко мне. Мне это очень тяжело…»
Комментируя эти строки, Мария Павловна отмечает: «…она признается в том, что не знала (выделено мной. – И. Г.), как же Антон Павлович к ней относится».
И делает вывод: «Из… воспоминаний вытекает, что Антон Павлович любил ее, что их отношения стояли на грани романа, что он сам говорил ей об этом. Этого не было» (выделено мной. – И. Г.).
Л. А. Авилова в своих записках:
«Мне часто вспоминается рассказ Чехова. Кажется, он называется „Шуточка“… Зимний день. Ветер. Ледяная гора. Молодой человек и молодая девушка катаются на санках. И вот каждый раз, как санки летят вниз, а ветер шумит в ушах, девушка слышит: „Я люблю
Может быть, это только кажется?
Я летела с горы в Москве. Я летела и раньше. Я слышала не один раз: „Я люблю вас“. Но проходило самое короткое время, и все становилось буднично, обычно, а письма Антона Павловича холодны и равнодушны…»
Как-то в ответ на ее упрек он сослался на то, что не умеет писать письма… Их набралось двенадцать томов, его писем, исполненных блеска, ума, юмора и печали.
Видимо, он хотел сказать, что не умеет писать письма такие, какие ей хочется получать. Чтобы в них все было сказано и в то же время не сказано ничего. В которых значительность прячется за будничными словами.
Такие письма, если их случалось ему писать, выходили у него холодными.
Он пишет ей даже сердито, и, когда говорит ей о своей любви, вспоминает она, «лицо у него было строгое, глаза смотрели холодно, требовательно… точно он сердится, упрекает меня…».
То был не холод, а сдержанность.
«Я никогда не верила, что и он любит меня. Его радость при встречах я объясняла его характером и еще тем, что ему было весело со мной…»
Она сомневается. Не знает – верить ли?
Это случается и тогда, когда вместе прожита жизнь: любил он меня? Любила она меня?..
Лидия Алексеевна Авилова ищет поддержки, подтверждения у его сестры, но встречает полное неприятие.
Они впервые встретились, когда Мария Павловна решила издать эпистолярное наследие Чехова.
…В глаза мне бросилось одно несоответствие.
Мария Павловна пишет: «Лидия Алексеевна передала мне все письма (выделено мной. – И. Г.) к ней брата…»
В чеховском томе «Литературного наследства» читаем: «Когда М. П. Чехова готовила издание писем Чехова, Авилова передала ей копии (выделено мной. – И. Г.) всех имевшихся у нее писем – всех, кроме одного».
Так все же – письма или копии писем?
Мария Павловна придает подлиннику большое значение, о чем говорит в предисловии к своему изданию писем Чехова:
«Значительное большинство писем было доставлено мне в подлинниках: их текст был мною тщательно проверен и печатается с сохранением всех его особенностей. За точность тех немногих писем, которые были мне доставлены в копиях… ручаться не могу».
В новом полном собрании сочинений и писем А. П. Чехова в примечаниях к письмам, адресованным Авиловой, то и дело следует ссылка на издание М. П. Чеховой с указанием, «где опубликовано впервые… по автографу».
В отделе рукописей Ленинской библиотеки, по счастью, хранятся еще копии писем Чехова, лично снятые Марией Павловной с автографов, с ее пометками «с подлинника». Мне их показали.
И я окончательно убедилась, что Авилова передала М. П. Чеховой не копии, а самые письма Антона Павловича, что очень существенно. Тем более в случае Авиловой, когда все эти письма были потом утеряны – похищены.
«Лидия Алексеевна передала мне все (см. об этом дальше. – И. Г.) письма к ней брата и, в свою очередь, попросила меня вернуть ее письма к Антону Павловичу, что я и сделала (см. дальше. – И. Г.)… У нас произошли разногласия, и я с ней после того больше не виделась».