Рассказы из колодца

Алимов Роман Михайлович

– Ты кто будешь, гость нежванный? – говорю ему в спину.

А он как рявкнет:

– Мучаюсь я, по твоей милости дед Жахар!

– Затем обернулся ко мне, а у него на месте рта, полено торчит. Подошел я, рассмотрел, дай, – думаю, – вытащу, сделаю душе облегчение.

А он как заорет:

– Ты что же мне, еще одну пакость причинить хочешь, а ну, отойди! Да передай моей женке, чтоб раздала все, что я накопил, пусть и дом продаст и корову. За то я муку принимаю, что к тебе при жизни обратился, соседу позавидовал. Подсчитывал в уме, по ночам, сколько там у него добра в хозяйстве,

а ты мне тогда и подсобил, будь неладен – пожар у него случился и лишь одно это проклятое полено не истлело. А вскоре и я умер. Теперь как вытаскиваю его, в глотку еще большее влезает, потому не тронь!

– После бешеды с ним крепко я задумался, и понемногу перештал принимать народ. А дальше, как видишь, вжбунтовал сельчан против меня рогатый, да-а-а, вот энтот, – дед глянул в мрачный угол и не в силах поднять руку, попросил перекрестить его и завершить исповедь.

Священник выполнил просьбу и прикрыв свои глаза, наложил на Захара епитрахиль, читая молитвы.

Воздух накалился до предела. Свечи, что стояли не зажженными у дальних стен, расплавились до основания.

Иссушенная мумия, напоминавшая деда Захара лишь, тихо шевелила косыми губами, раз за разом повторяя:

– Каюшь… каю-юсь… Каю…

Священник закончил молитву и открыл голову Захара, тот лежал с запекшейся кровью на лице и распахнутыми впавшими глазами. Грудь больше не двигалась, а на устах замер покой, уголки губ свидетельствовали об облегчении.

Священник встал и направился к притвору, открыл ключом навесной замок и распахнул двери. За забором гул утих, десятки голов обернулись. Кто сидел у костра – встал и схватился за вилы, грабли, палки. Женщины прижались к мужьям, а старушка с кочергой, выкрикнула:

– Выводи злыдня! Заждались!

Священник повернулся и не обнаружил деда на полу. Спешно прошел внутрь, а в калитку забора вломилась ватага мужиков, протискиваясь в церковь. Свечей не оказалось, лишь факелы освещали храм.

– Ты куда его дел, отец? Признавайся, мы ради него собрались! Достаточно выждали уж! – строго поглядел на батюшку рослый мужик.

– Да спрятал он его, или в окно отпустил! Поп заодно с ним! – выкрикнул кто-то в толпе.

Священника обступили так, что он не мог пошевелиться.

– Ну-ка, идем с нами на воздух! Разобраться нужно! – молодые парни взяли под руки священника.

Толпа подталкивала к выходу, а батюшка не думал оправдываться, а лишь тихо молился, поглядывая на дальний угол, в котором все еще жил мрак.

На улице завывала непогода, по границе забора проглядывала оттаявшая трава. Обдало холодом. Бабка, подталкивая батюшку в спину острой кочергой проскрипела:

– Нам нужна месть! Куда дел нечистого?

Высокий мужик выкрикнул:

– Да что с ним болтать, они одного поля ягоды! Я сам помню, как мне Марьюшка говорила, злыдень крестить отправлял к энтому в рясе! Заодно они! С потусторонними силами якшаются! А ну, бей негодника! – и ударил длинной палкой, попав по уху. Брызнула кровь, но священник молчал.

Деревенские разошлись не на шутку, пиная жертву, поволокли его в сторону костра, что разгорелся в рост мужика с вилами, который как раз подбрасывал туда ветки.

Обступили

костер и толкнули молодого священника в кострище. Огонь ощутил подкормку и сразу же взялся за волосы, затем загорелась одежда, мучительно обжег кожу. Батюшка попытался выбраться из углей, но вокруг огня его ждали острия вил и лезвия кос, сразу же заталкивая его назад в пламя. Он понял, что возврата уже нет, и сейчас нужно терпеть сколько это возможно. Пламя быстро ползло вверх по подряснику, торопливо объедало руки, а батюшка громко и надрывно молился, выкрикивая многократно заученный текст, что часто произносил перед эти людьми на службах.

– Да вот же он! Бегом! Хватайте, пока не ушел! Лови нечисть! – закричала во все горло, горбатая Дуняша, что стояла вдали у кладбищенских могил.

Люди обернулись. Дуняша рукой показывала в сторону высокой ели, на которой, словно паук, прыгала с ветки на ветку мумия деда Захара. Глаза его побелели как метель, а тело неестественно выгибалось, давая всем понять, что это уже не старик, а лишь его останки, которые по неизвестной причине все еще скакали по дереву.

Народ вмиг бросил костер и спешно отправился в сторону ели, пытаясь не упустить заветную цель. А Дуняшка тоже бросилась, но к костру с пылающим батюшкой. С силой толкнула его и повалила на снег. Обжигая руки, била по пылающим остаткам одежды, насколько хватило сил, забрасывала снегом, а метель ей в этом помогала.

Проворные мужики поймали злыдня и притащили к костру, обнаружив там спасительницу священника. Бунтовщики решили, что она тоже в сговоре, потому избили ее до полусмерти.

Наступило утро, кладбище покрыл толстый слой пушистого снежка, церковная ограда тоже побелела, лишь маленькое окошко в высоком сугробе издавало струйку слабого пара.

Под сугробом лежали двое, в обнимку. Дуняша грела обгоревшее, изуродованное тело священника, пытаясь не обращать внимания на свои побои, сломанные кости, боль.

Прошло несколько лет. Деревенские суеверные бабы все еще передавали друг другу тыквенные семечки, что странным образом помогали в моменты бед и неурядиц. Односельчане изредка искали по соседним деревням другого знахаря или шептуна, и однажды даже услыхали новость о дивном монахе, что принимает народ в соседнем монастыре, излечивая любую душевную и телесную боль.

Люди говорили, что монах скрывает свое лицо, потому что его внешность ужасно уродлива. Еще болтали, что с ним живет не менее страшная, горбатая келейница, которая помогает ему в исправлении человеческих душ.

Дуняша-гадальщица

Холодной порой, когда молодая метель достает ажурные серебристые наряды, а ее друг – мороз не пропустит ни одного путника, пока не натрет ему нос и щеки докрасна, при тусклом свете просыпающегося солнца с пустым мешком в руках, но полными карманами зерна, пробиралась по заснеженной дорожке, юная девушка – Дуняша.

– Вот дойду до края деревни, узнают, что я тоже могу, а не только Мишка. Ишь! Половину он, видите ли, вчера нащедровал. Ничего! А я одна! Да так засею, что полнешенький мешок притащу, и еще в карманах конфет до краев заработаю. Покажу этим посевателям!