Рассказы из сборника 'Sauve qui peut'

Даррелл Лоренс

"Немедленно уберите из храма эту штуку - прихожан распугаете", - с трудом восстановил я его мысль.

Поскольку общение мое с Создателем не состоялось, я вынужден был вернуться на ступени, где меня уже поджидал злосчастный О'Тул. И снова автобус, потом еще один. Мне стало казаться, что весь город уже видел нас с нашей странной спутницей. Одни, должно быть, решили, что мы рекламируем ортопедические приборы. Другие - что мы подгулявшие осквернители могил. Самым же сердобольным, наверное, казалось, что мы затеяли довольно сомнительную шутку по дороге на кладбище.

Время от времени я словно бы пробуждался от этого кошмара и тогда начинал молиться вслух. Мириам

же продолжала загадочно улыбаться. Так пристально никто еще на меня не смотрел. Но все это были лишь цветочки. Мы выехали из города и через некоторое время попали в деревеньку, которая называлась, если мне память не изменяет, Сен-Абдомен-Ля-Бу. Пока мы волокли Мириам через кладбище, за нами, спрятавшись за деревьями и в густом кустарнике, следили перепуганные крестьяне. Мы позвонили в звонок, дверь открылась, и на пороге вырос Рауль на голове берет, во рту трубка; поскольку он был счастлив видеть Мириам и сразу же согласился найти ей достойное пристанище, мы подумали было, что худшее позади. Рауль пришел в такой восторг, что в радостном порыве схватил Мириам в охапку и принялся кружить ее по комнате. И вдруг он остановился и нахмурился - по всей вероятности, и у него дела обстояли не лучшим образом. Как выяснилось, он впал в немилость у местного священника, который с амвона объявил, что Рауль занимается черной магией. Дело в том, что Рауль выращивал у себя в саду салат биоорганическим методом Рудольфа Штайнера. В чем состоит этот метод, я так и не разобрался, но, насколько я мог понять, для того чтобы салат вырос, надо было посадить его в полнолуние, а затем полчаса ходить вокруг грядки, декламируя мистические руны и играя на волынке. Что ж, такое поведение может и впрямь вызвать подозрения самые мрачные. Дело зашло так далеко, что Рауль уже подумывал запереть свой деревенский дом и вернуться в Париж. Не успел он закончить рассказ, как зазвонил телефон. Рауль поднял трубку и подпрыгнул до потолка.

– Они идут меня арестовать, - вскричал он.
– В полицию сообщили, что какие-то люди тащили ко мне домой покойников с кладбища. Нельзя терять ни минуты!

Я вцепился в ручку зонтика с такой силой, что побелели суставы. Какие еще ужасы выпадут на нашу долю? С улицы послышались глухой звон церковного колокола и одновременно рев приближающейся толпы; в ворота полетели первые камни... Мы сидели не шелохнувшись и в ужасе пялились друг на друга. И тут издалека, с другого конца деревни, до нас донесся рокот мотора. Это была полицейская машина.

– Быстрей!
– вскричал Рауль.
– Бежим!

И опять у меня все поплыло перед глазами. Не могу припомнить, как мы, все трое, оказались в малолитражке Рауля. Помню только, что сижу на заднем сиденье с Мириам на коленях. Когда мы выехали за ворота, нам вслед посыпался град камней и раздался душераздирающий рев тысячи глоток. Худшие их подозрения подтверждались. Истошный, демонический вопль. Быть может, я несколько преувеличиваю, но от неграмотных, диких крестьян ждать можно чего угодно. А ведь я был все еще прилично одет - костюм, шляпа, все прочее. Можно себе представить, что бы со всем этим сталось, если б...

Мы неслись как ветер, а за нами следовали по пятам две черные машины, до отказа набитые усачами из полиции. Расстояние сокращалось. "Быстрей!" крикнул О'Тул, и Рауль нажал на педаль акселератора с такой силой, что она чуть не провалилась. Судя по визгу тормозов, мы стремительно приближались к перекрестку. Поворот был перекрыт, а на торможение времени уже не оставалось. Рауль изящно вывернул руль, объезжая препятствие; машину занесло, она вылетела в поле и на полном ходу врезалась в стог сена.

Должно быть, я потерял сознание: дым щекотал ноздри, в глазах потемнело... Когда же меня наконец извлекли на свет божий, я испытал величайшее облегчение, ибо Мириам больше не существовало - она рассыпалась на тысячу мельчайших кусочков. Как, впрочем, и мы трое. Доблестный полицейский извлек нас из стога, положил на носилки и помог перенести в "скорую помощь". Очнувшись, я обнаружил, что лежу на соседней с О'Тулом койке в городской больнице Муассона. От боли я не мог пошевелить и пальцем, но без переломов, кажется, обошлось. Нос - вот в этом месте - весь посинел. Будем все же считать, что мне повезло. Находясь в полузабытьи, я слышал, как два врача спорят о том, какими средствами нас после такой аварии лечить. О'Тул прикинулся мертвым, но не пропустил ни единого слова.

– Я с тобой не согласен, Арман, - говорил один голос.
– В таких случаях, как этот, "Кордон руж" - средство достаточно сильное.

– А мне кажется, что подойдет только "Империал", - возразил второй голос.

Грудь моя всколыхнулась от радости. Я благословлял эскулапа, который был достаточно образован, чтобы прописать нам марочное шампанское; оно годится при шоке, годится при травмах, годится при любом повреждении. Тем более "Токай империал", ударяющее в голову "Кордон руж"... Не все ли равно, какая марка. Голоса смолкли, и мы вновь остались наедине.

– Слыхал?
– сказал я, радостно хмыкнув и повернувшись к О'Тулу.
– Нас будут лечить шампанским. Недурно, а?

О'Тул, однако, весь позеленел, его губы шевелились в скорбной молитве.

– Спирохета, - отозвался наконец он.
– Ты сам не понимаешь, что говоришь. Витаешь в облаках - как всегда. Знай же: "Империал" и "Кордон руж" - это самые большие суппозитории, известные в науке.

Боже милостивый! Я ведь совсем забыл, что французские медики одержимы ректальными свечами. С их помощью они лечат все - от обложенного языка до третичной гангрены. Я вовсе не хочу оспаривать преимущества и недостатки этого средства; нисколько не сомневаюсь, что во многих случаях оно является весьма эффективным. Но его-то прописывают во всех случаях! Без исключений. Итак, я находился во власти людей с этой странной склонностью. Как я после этого вновь появлюсь в посольстве?! "Никогда!" - вырвалось у меня. Я впал в бешенство; в мгновение ока сорвал с себя бинты, сбросил ночную рубашку и влез в брюки. Шляпа и зонт лежали в ногах кровати.

– Прощайте, О'Тул!
– взревел я, будто лев, и одним прыжком достиг двери. На лестнице я столкнулся с медсестрой - она несла на подносе нечто, отдаленно напоминающее базуку. Я пулей пронесся мимо и уже через несколько секунд бежал по больничной аллее. В чрезвычайных обстоятельствах Антробус проявил максимум воли и сообразительности. На попутной машине я вернулся в Париж и устремился в посольство, преисполнившись решимости, если понадобится, провести ночь на ступеньках перед входом. Но мне повезло: Гламис Тэдпол вернулся с охоты и уже принимал посетителей. Наконец-то счастье мне улыбнулось. Я пригубил "скотч", откинулся в кресле и вступил с Тэдполом в приятную беседу.

– Должен сказать, - заметил он, - что вид у вас весьма отдохнувший. Полагаю, вы отлично провели выходные.

Вот что значит пребывать в счастливом неведении! Иногда Мириам возвращается ко мне во сне - со временем, к счастью, образ ее начинает стираться из памяти. Теперь, правда, после всего, что со мной произошло, я стараюсь объезжать Париж стороной. Человеку в моем возрасте и в моем положении предосторожность ведь никогда не помешает?