Рассказы о Чапаеве
Шрифт:
Чапаев поднял с подушки голову и, сощурившись от яркого света, сел, опустив на пол ноги.
На стекле окна зябко дрожала невысохшая ещё росинка. Над плетнём поднималось солнце.
Из кухни послышались приглушённые голоса:
— Да пусти, кому говорят!
— Спит! Понимаешь?
Донеслись шорох, возня. Дверь вдруг распахнулась, и в горницу вбежала взволнованная женщина.
Торопливо прикрывшись одеялом, Василий Иванович с тревогой взглянул на неё.
Увидев Чапаева, женщина закричала:
— Товарищ Чапаев! Я им говорю —
— Что такое случилось? Кто и чего тащит? — спросил он.
— Да мужики наши. Музыку хотят из купеческого дома вытащить и разбить. Она, чай, дорогая, может спонадобиться…
Женщина бежала впереди, Чапаев еле поспевал за ней. В шатровый дом купца Пантелеева они вошли никем не замеченные.
У растворенной двери зала Василий Иванович остановился.
Трое крестьян пытались вытащить из комнаты пианино. Они обливались потом, пыхтели, ругались. Всех больше суетился кряжистый, невысокий бородач, очень подвижный и сильный.
Тяжёлое, поблёскивающее лаком пианино застряло в дверях, точно глыба чёрного мрамора.
— Крышку ему сшибить, чёрту! — разозлился бородач и сгоряча пнул пианино. — Отрывай, мужики, крышку. А так мы век с ним промаемся.
Чапаев кашлянул, шагнул через порог:
— Здравствуйте, товарищи!
Мужики оглянулись и стали разгибать спины:
— Здравствуй, товарищ Чапаев!
— Вот измучились вконец! — устало вздохнул бородач и, заметив вошедшую с Чапаевым женщину, сплюнул: — Эх, и напористая же ты, Клашка!
— Куда пианино хотите? В Народный дом?
— Туда, чай, председатель приказал, — проговорил один из мужиков.
Но бородач, недовольно покосившись на него, сказал:
— Чего тут греха таить, товарищ Чапаев! Прямо надо сказать — изломать хотели эту штуку.
— Зачем это?
Мужики сокрушённо вздохнули.
— Длинная канитель рассказывать, товарищ Чапаев. — Бородач облизал губы, погладил курчавую окладистую бороду. — Я у этого кровососа Пантелеева пять лет в работниках жил. А стал уходить в шестнадцатом, он мне шиш масленый заплатил да сказал, что ещё с меня причитается. Драл, драл, хапун, и с живого и с мёртвого, богатство своё составляючи! Дочке музыку и разные финтиклюшки…
Он замолчал и со злобой покосился на пианино.
Чапаев взял бородача за локоть, мягко сказал:
— Эх ты, «крышку ему ломай»… Да ведь тут пот и кровь, труды твои. Оно, пианино-то, теперь твоим стало. — Василий Иванович посмотрел на женщину, вытиравшую передником с пианино пыль. — Наше оно теперь, общее. Вчера кулацкая дочка на пианино играла, а завтра… завтра ваши дети будут. Непременно будут! Так я говорю?
Мужик виновато улыбнулся:
— У меня теперь и у самого на сердце поотмякло. Правильно сказываешь, товарищ Чапаев.
Из купеческого дома Чапаев зашагал в сельсовет.
Председатель написал
— Кажись, всё, — проговорил он, переводя дыхание, и принялся вслух читать написанное.
Василий Иванович слушал внимательно.
— Добавь: «За порчу и поломку сурьёзного инструмента, называемого пианино, подлежу немедленной каре со стороны ревтрибунала».
Председатель хотел возразить, но, взглянув на Чапаева, промолчал и дописал.
— Теперь всё?
— Всё. Распишись. Так. Давай сюда. — Сложив расписку вдвое, комдив спрятал её в планшетку.
Над головой проплывали разорванные в клочья дождевые тучи. Холодный ветер кружил по дороге пыль.
Въехали в Лбищенск.
И вот снова просторная, с потемневшими стенами казачья изба. Под низким потолком — висячая лампа с жестяным абажуром, в переднем углу прадедовские закопчённые иконы, а под ними — вырезанные из «Нивы» засиженные мухами картинки.
Хмурый Чапаев расхаживал из угла в угол.
Он морщил лоб, останавливался у окна, барабанил тонкими пальцами по переплёту рамы. Унылое однообразие сумрачной улицы нагоняло тоску, и Василий Иванович снова начинал ходить по избе.
Тиф безжалостно валил с ног бойцов, части замедляли продвижение вперёд. Отставали обозы.
Позади — Белебей, Чишма, Уфа, Уральск. Сколько было сражений! Сколько пережито радостных и горестных минут!
Присев на корточки, Василий Иванович достал из-под кровати саквояж. Под бельём лежала тощая связка разных бумаг и документов. Развязав бечёвку, он стал проглядывать пожелтевшие, помятые листы. Под ноги упал свёрнутый вдвое маленький листик бумаги. Василий Иванович поднял его, развернул.
«Расписка
Сия дана Василию Ивановичу Чапаеву, комдиву 25-й Чапаевской дивизии, как я, председатель Русского Кандызского Совета Ермолин Николай Александрович, обязуюсь передать бывшего кулака Пантелеева музыку школе, чтобы на ней учились играть сельские ребята, и хранить её лучше своего ока.
За порчу и поломку сурьёзного инструмента, называемого пианино, подлежу немедленной каре со стороны ревтрибунала.
Пока Василий Иванович читал, лицо его светлело, прояснялось. Вспомнился Русский Кандыз, бородатый мужик, чёрное блестящее пианино, взволнованная женщина…
Вырвав из тетради лист, Чапаев написал письмо. Перечитал и остался доволен. Улыбаясь и щуря правый глаз, он запечатал конверт и вызвал Исаева:
— Отправь, Петька!
Исаев ушёл.
Чапаевым овладело грустное настроение. Вспомнился недавно отозванный на другую работу комиссар Фурманов, самый близкий соратник, наставник и друг, и на душе стало ещё тоскливее.