Рассказы о пограничниках
Шрифт:
Услышав преследователей, Вернер Курц и его переправщик Сангушко притаились за кочкой. Бежать дальше было неразумно. Грязь хлюпала под ногами, ветви трещали. Лежать нужно, не подавая никаких признаков жизни, лежать плашмя, бревном. Холодная вязкая грязь затекала в рукава тужурки, за ворот рубашки, в сапоги. Шею ломило от напряжения. Курц приподнял было голову, но Сангушко, ни слова не говоря, надавил ему на затылок, и Курц ткнулся лицом в болотную жижу. Он едва не чертыхнулся и не ударил проводника.
Как
Курц скосил глаза на Сангушко. Тот вдавился в грязь, сжимая в правой руке маузер.
Конечно, лучше сидеть во Франкфурте-на-Майне, в теплом кабинете, чем вот так вязнуть в грязи и дрожать от холода и страха. Но что делать? У обер-лейтенанта Вернера Курца не было иного выхода. После разгрома его дивизии летом 1944 года он долго скрывался в лесах Белостокского воеводства у своих знакомых из тайной нацистской организации, пока ему не предложили работать по заданиям не то бывшего польского, не то английского генерала Андерса в пользу, как выразились его новые хозяева, одной могущественной державы, Курц равно ненавидел и Советы и новую Польшу — и согласился. В конце концов, не все ли равно кому служить — генералу Андерсу, американцам или англичанам, — платили бы деньги!
— Вы не пожалеете, — говорили Курцу, — все это будет не так трудно осуществить… — и дали ему в проводники вот этого Сангушко, который был чуть ли не адъютантом самого предателя Варшавы генерала Бура. Курц согласился, но он даже предположить не мог, что попадет в такую жуткую историю…
— Не сопите! — едва слышно прошептал Сангушко.
Курц затаил дыхание, уставившись на торчащий перед глазами сероватый ствол ели. «Что это?.. Неужели…»
Позади явственно послышался звук, свидетельствующий о приближении погони. «Продолжать лежать или…»
Сангушко, как бы предупреждая спутника от поспешных решений, вторично пригнул его голову. Курц от неожиданности хлебнул жидкой грязи и, будучи не в силах сдержаться, закашлялся. Все под ним засопело, захлюпало. Скрываться дальше было бессмысленно. Он повернулся, и его глаза встретились с глазами человека в зеленой фуражке.
Пограничник!..
Петр шел, напрягая все свои силы, а когда ноги отказались служить ему, пополз. Он осторожно перекладывал в стороны ветки, чтобы не трещали, осторожно, по очереди, вытаскивая из грязи руки, переносил их вперед.
Гимнастерка и брюки пропитались жидкой грязью, и, приподнимаясь, чтобы продвинуться еще на полметра, Крепыш остерегался: не зашумела бы стекающая с одежды вода.
В горле пересохло, а дрожь не прекращалась. Почему качаются деревья? Вон за той большой елью, до которой осталось шагов пятнадцать, почва станет тверже…
Неприятный звон неотступно раздавался в ушах. Силы оставляли Петра, и все-таки он полз и полз.
Приподняв
Крепыш не успел вскочить первым, Первым поднялся Вернер Курц, и Петр увидел его лицо, залепленное грязью, с выпученными от страха глазами.
Боль, слабость, головокружение — все вмиг исчезло. «Вот они, враги!»
Целиться некогда! Петр нажал спусковой крючок: выстрел услышат свои. В ответ раздался оглушающий хлопок пистолета. Крепыш успел ткнуть куда-то вперед штыком и упал.
— Некогда! — выкрикнул Сангушко, зажимая проколотое плечо.
Но Курц и сам понимал, что добивать раненого нет времени. Не скрываясь, не таясь больше, они побежали сквозь кусты в сторону границы.
Крепыша нашли минут через пятнадцать после того, как услыхали выстрелы. Он сидел, прислонившись к стволу ели, прерывисто дышал.
— Что с тобой? — спросил подбежавший первым Прохоров.
Петр дрожащими пальцами закатал кверху гимнастерку и нижнюю рубашку. Из маленькой круглой ранки на животе текла кровь.
Крепыш очнулся лишь на заставе. Возле него сидела Екатерина Захаровна, («Почему у нее слезы в глазах?») Рядом стоял лейтенант Самохин.
Из столовой доносился приглушенный стук посуды: дежурный убирал после обеда.
И тут Петр все вспомнил, и его охватила тревога.
— Задержали? — попытался он приподняться.
— Лежите, лежите, Крепыш! — удержала его Екатерина Захаровна, — Ясное дело! — улыбнулся лейтенант. — Твой выстрел помог…
— Хорошо… Это хорошо…
Петру стало легко, и он обрадовался, увидев, что рядом стоит и Вовка. Вовка тер кулаками распухшие глаза.
— Дядя Крепыш, я их видел. Их Сеня Прохоров караулит.
— Вовик, иди спать! — Екатерина Захаровна обняла сына и увела, Когда она вернулась, Петр достал из-под подушки письмо.
— Екатерина Захаровна, здесь адрес мамы. Напишите ей: я обязательно приеду, только немного задержусь…
Сказал и только сейчас почувствовал: на заставе необычайная тишина. И в домино не играют, и радио не слушают… Только мошки жужжат… Нет, это не мошки, это в голове шумит…
На дворе заурчал автомобиль, заскрипели тормоза.
— Наконец-то приехали! — прошептала Екатерина Захаровна.
— Ну, где ваш малярик? — шумно входя в спальню, спросил врач.
— Ранен он. Пока вы ехали, его ранили, — сказал Самохин и тихо добавил: — Минск предлагает выслать за ним самолет.
Врач склонился над Петром, осторожно сняв временную повязку, осмотрел рану, отрицательно покачал головой:
— Необходима немедленная операция. — Он повернулся к Екатерине Захаровне, — Приготовьте, пожалуйста, кипяток, таз, чистые полотенца и бинты. И как можно быстрее…