Рассказы о Розе. Side A
Шрифт:
– А, все уже в сборе, – и чья-то рука легла на плечо Тео, он вздрогнул от неожиданности – рука была теплая и тяжелая, как книга про Древний Рим; голос – взрослый, но со смешливыми нотками, мальчишескими, звонкими, как капель; красивый, яркий, как старинное знамя; Тео поднял голову и увидел человека с портретов вокруг – ожившего, сошедшего – высокого, стройного, темноволосого – рыцаря, короля, воина; идеальное лицо – прямой нос, синие глаза, подбородок с ямочкой, чистый лоб, ресницы как крылья ворона, и складочка между бровей, и восхитительные, как малина со сливками, губы; этот человек был просто богом, совершенством, архангелом – в облегающей водолазке, черной, с горлом, с закатанными рукавами, часами с открытым скелетоном, черными стрелками, и классных дорогих брюках, черных, отливающих на швах атласом; черных ботинках, мягких, лакированных; пахло от него чудесно – имбирем, кардамоном, кедром, розой, мускатным орехом; он был само благородство, сама страсть – «Барберри» и Бэтмен в одном лице. – Добро пожаловать в Братство Розы, Тео. Будь как дома. Броди по ночам, спи при свете, ешь из холодильника. Я –
Йорик обнял Тео и постучал по спине дружески, «привет, братан» – он был высокий, как ван Хельсинг; Тео был ему как девочка-пара для танцев – по плечо едва; долговязый, как ливень, худой, с красными волосами; широкоплечий; очень привлекательный; аж дух захватывало – такой он был яркий, праздник имени Тела Господня, выставка роз; красный свитер, красные вельветовые штаны, красные кеды; да уж, подумал Тео, как же он будет священником, его же разорвут, как в «Парфюмере»; «обожаю твою группу» сказал он полузадушено, Йорик засмеялся и отпустил его; «я тоже». Но самодовольным не выглядел – просто очень красивым и счастливым, капитаном фрегата; это только я вижу, подумал Тео, или все, да только привыкли – они так безумно похожи с ван Хельсингом, будто… отец и сын… тайны Мадридского двора. Спрошу потом Грина… или Дэмьена – ему казалось, что Дэмьена можно спросить обо всем; и рассказать – даже про Артура и Матильду, даже про сомнения.
– Ну что, римляне, месса, и потом ужин?
Уж этого-то от Братства Розы Тео не ожидал – все заныли, будто и вправду детский лагерь – «ууу, еще месса»; «а Тео устал, наверное, с дороги, – сказал Грин, – ему бы поесть и поспать; что мы как ведьма в детской сказке – сразу в печку», все поддержали, загалдели; Роб Томас и Женя Даркин стали прыгать по диванам; дети-дети. Тео представлял, что они здесь встают с рассветом, постятся и молятся без конца – Розарий, мессы, часослов… а они живые, смешные, сумасшедшие, непослушные; ван Хельсинг стоял, сложив руки на груди, и улыбался своей головокружительной улыбкой, и не собирался топать ногами и карать.
– Тео, ты же устал? – спросил Грин и подмигнул.
– Ну-у, – Тео не мог выбрать – поддержать ребят или понравиться ван Хельсингу – кто здесь главнее?
– Месса, – сказал ван Хельсинг, – отец Дерек приготовил отличную проповедь про гостеприимство. Вы же просто отвратительны. Тео, не верь – они не анархисты; они просто выпендриваются перед тобой. Ночью будь готов выпить с каждым бутылку виски; а когда ты заснешь, твой пододеяльник обязательно пришьют к матрасу, и ты будешь утром дурак дураком. Через месяц станешь таким же – будешь бегать в простыне по коридорам и изображать привидение для Грина и Дилана…
Тео засмеялся, поняв шутку.
– Вещи можешь оставить пока здесь, – сказал тихо Изерли, он был единственным, кто не кричал, не прыгал, не смеялся, будто действительно держал свечу, и тающий воск обжигал ему пальцы, а он терпел боль по одному ему понятным причинам: разбитое сердце, испытание, – потом, после ужина, я покажу тебе твою комнату.
Месса проходила в замковой часовне – Тео поражало, что вокруг него настоящий замок – каменные своды, каменный пол; сколько лет дому, спросил он Дэмьена, около тысячи, ответил тот, это один из фамильных поместий ван Хельсинга; сам он называет его «своим неофициальным склепом» – он был почти разрушен, пока ван Хельсинг не принял решения об организации Братства Розы; часть здания восстановили, провели воду, отопление, электричество; но здесь все равно очень холодно; так что камины все действующие; днем, в ясную погоду, можно полазить по развалинам – башни, лестницы – мечта подростка; последняя осада; часовня же была похожа на женский будуар – стены обиты шелком, голубым, с золотыми лилиями; и множество старинных флагов – откуда они, опять спросил Тео шепотом, это все настоящие боевые знамена из Ватикана – из крестовых походов и религиозных войн; черные скамейки, подушечки из голубого шелка с бахромой под колени, протертые, видно, им тоже пара сотен лет; «ты знаешь мессу на латыни? у нас служат на латыни» спросил Дэмьен шепотом; Грин уже уселся за маленький орган из черного дерева; играл он превосходно; «нет»; Дэмьен вытащил из кармана сложенную вчетверо распечатку с текстом мессы – на латыни и подстрочником на английском; Тео это тронуло – Дэмьен думал о нем; «выучишь за два вечера» Дэмьен даже не сомневался, видно, в талантах Тео; рядом с Грином встал Йорик – петь; все подпевали, и очень хорошо – будто кто-то репетировал с ними; сам Йорик, наверное, подумал Тео, и Грин, – собирают так всех после обеда и разучивают гимны; Йорик ходит с линейкой и лупит фальшивящих; елка, тоже в звездных гирляндах, и вертеп под ней – очень красивый, старинный; из дерева, резной, с настоящими золотом, серебром и драгоценными камнями; надо будет обязательно подползти, изучить, загадать желание подумал Тео; мне ведь так и не довелось сходить на рождественскую мессу; алтарь был из гладкого белого камня с проблесками слюды – просто отполированный; камень с берега моря, прошептал Дэмьен, красивый, правда; священник – отец Дерек Стюарт – Тео представили ему перед мессой – был классный – немолодой, красивый, седой, сероглазый, обаятельный, эдакий Энтони Хопкинс, Шон Коннери, роковой, роскошный, мудрый; «если понадобится исповедь – в любое время суток, и это не шутка, молодой человек; вы все тут на многое способны» сказал отец Дерек; Дэмьен рассказал, что отец Дерек должен был стать епископом епархии, и мог пойти выше, но ван Хельсинг позвал его в Братство Розы, и он пошел, и епископом назначили другого – но он дядя ван Хельсинга, и очень его любит; и поддерживает во всем; а почему ван Хельсинг сам не служит
Проповедь и вправду была хороша – Тео впервые слушал – у отца Дерека был прекрасный голос, идеальная дикция и модуляция, он говорил так, будто месса – это роман Стивенсона – хотелось продолжения; министрантом был Дилан; в длинной белой рубашке средневековой какой-то; на чтения вышли Роб и Женя, как зачинщики бунта; они не мяли, не жевали, а читали так, будто шли в бой – размахивая руками, с выражением; просто My Chemical Romance, подумал Тео, экстаз святой Терезы; откуда в них такая убежденность, разве им не скучно…
После был ужин – они опять шли по коридорам, под сводами – низкими потолками, прокопченными, просыревшими; в столовую, длинную, каменную, одновременно величественную и простую – на стенах фонари наподобие уличных, старинных, и картины – теплые, хорошие, уютные: оливковые деревья, рынок, мост Менял, торговцы фруктами и водой, – французы и итальянцы, век семнадцатый, подумал Тео, и наверняка оригиналы; столовая было соединена с кухней – огромный стол посредине, балки над ним с кастрюлями, сковородками, связками лука и чеснока и перца – настоящее средневековье; Тео моргал и думал – я во сне; на плите – хорошей, модерновой, стояли кастрюльки с едой – картофельное пюре, желтое, как ромашки; с молоком, яйцом, сливочным маслом, базиликом; мясо с ежевикой и малиной; салат из оливок, маслин, разных видов салата и помидор с оливковым маслом; на десерт – торт «наполеон» с сюрпризом – ягодным желе внутри – из земляники и малины; со сливками; посуда была глиняная, столовые приборы – серебряные, с гербом Братства – меч и роза и раскрытая книга; к мясу подавали ананасовый сок, кока-колу и воду – в красивых стеклянных стаканах, высоких, узких, как стебель розы; к торту – чай или кофе или какао – кто что хотел; в шикарных пузатых глиняных чашках, прямо из повести о Тиле Уленшпигеле; такую чашку здорово обхватить ладонями и греться, слушать разговоры; куча салфеток на столе, не бумажных – настоящих, с гербом, из темно-красного полотна; стол был деревянный, грубо сколоченный, но отполированный, темно-коричневый; весь в отпечатках от кружек и тарелок; стулья – полу-кресла – из того же дерева, с подлокотниками, короткой спинкой, до середины спины, очень удобные; внизу у стола были балки, на которые была замечательно ставить ноги; за кухню отвечал Изерли – но все ему помогали – так же, как все в мессе участвовали – все – Тео вручили стопку тарелок под пюре, и он их расставлял, и подкладывал салфетки под каждую, и потом за ним Дэмьен раскладывал вилки и ножи; Грин ставил стаканы; Роб и Женя нарезали хлеб и расставили миски с салатом и мясом; Ричи принес графины с водой и кувшины с соком; потом Грин, Дилан и Йорик принесли чайники с кофе, чаем и какао; Изерли же за всем наблюдал, чтобы всем всего хватало, все до всего дотягивались; в концах стола сидели отец Дерек и ван Хельсинг, а между ними – ребята – лишние стулья убрали – просто с одной стороны сидело пятеро: Роб, Женя, Грин, Йорик, Ричи; с другой – четверо – Дилан, Дэмьен, Тео, Изерли – с краю, потому что он все время вскакивал; все друг друга слышали, видели, стол был небольшой, Тео подозревал, что складной; Тео заметил, что Ричи и Изерли сидят далеко друг от друга; они и вправду были как бывшие возлюбленные – никогда не смотрели друг на друга, никогда не разговаривали; «Изерли, ты и вправду сам это все готовишь?» спросил Тео с восхищением, захмелевший слегка от обилия вкуса; Изерли даже глаз не поднял; «ну да» «это здорово; ты учился?» «по книгам»; было непонятно, приятно ему или все равно; он был одновременно и открытым – измученным, печальным, отчаявшимся, и закрытым – для разговоров об этом; обо всем. Тео тоже захотелось убить его родителей.
– После ужина, – сказал ван Хельсинг, когда все стали под руководством Изерли носить тарелки, миски, чашки, стаканы назад в кухню, составлять в огромную, как ванна, раковину в башни, – у нас свободное время, Тео, можешь читать, собирать пазлы, смотреть кино, играть в шахматы; отец Дерек читает в часовне Розарий, можешь присоединиться к нему; но если не хочешь, никто тебе слова не скажет, это правда. У Изерли много дел по хозяйству, он кастелян; я сижу в кабинете, читаю газеты. Вообще, часовня открыта всегда, ты можешь прийти туда в любое время суток. Можешь пойти в душ, ребята покажут тебе, где душевая, она общая на всех, тут довольно мало места, живем мы по-спартански; можешь уже найти свою комнату и лечь спать.
– Во сколько вставать?
Ван Хельсинг улыбнулся.
– Тебя разбудят.
Тео стало легче.
– Я бы помылся и досмотрел «Титаник».
– Звучит здорово; да, ребята в этом месяце под влиянием Дэмьена отсматривают всех лауреатов «Оскара». Да, кстати, ко мне ты можешь тоже обращаться в любое время суток. Сейчас я назначу тебе наставника. Такая у нас традиция – наставник – еще один человек, к которому ты можешь прийти со всеми проблемами. Итак… – ван Хельсинг смотрел на Тео, будто оценивал произведение искусства – подделка или подлинник. – Тебе же кто-то уже очень понравился?
– Дэмьен… и Грин.
– Да, Дэмьен… когда-нибудь Дэмьен будет прекрасным наставником, но он одного с тобой возраста, у него у самого есть наставник – Ричи…
Тео вроде и знал, что Ричи уже занят, но всё равно будто отпустило – Ричи пугал его, как детский кошмар, живущий в шкафу или под кроватью; ван Хельсинг заметил его гримасу, и засмеялся.
– Ты недооцениваешь Ричи – он может быть противным, как вареный лук, но он человек чести. Он научил бы тебя кодексу рыцаря короля Артура, да так хорошо, что ты никогда от него не отступишь. Скажи мне, Тео, что ты любишь больше всего на свете?