Рассказы о русском музее
Шрифт:
Но перед нами — не иллюстрация к Лермонтову. Картина Врубеля неизмеримо шире понятия иллюстрации. Может быть, вся противоречивость творчества художника, все его трагические искания, все его одиночество отразились в этом полотне. Перед нами — одинокий бунтарь, восставший против обыденного и плоского. Но злая тоска наложила печать на его лицо. Глаза Летящего Демона страшны: они видят нечто, что недоступно человеческому взгляду, и то, что они видят, наполняет Демона страданием. Может быть, он видит свое падение? Оно скоро наступит, и Врубель изобразит его на своем полотне «Демон поверженный» (Третьяковская галерея). И тогда отчаяние и злоба еще более захлестнут
Врубель не интересовался политикой, не принимал участия в реальной общественной борьбе. И Демон его остался символом тоски и одиночества, образом отверженного всеми беглеца. Но образ этот исполнен удивительной силы, разрывающей паутину обыденной серости. Общности пошлых мещан Демон противопоставляет горькое, но гордое одиночество.
И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви…Таков Демон Врубеля, выросший из Демона Лермонтова.
Священник Новодевичьего монастыря, стоя над могилой Врубеля, сказал:
— Художник Михаил Александрович Врубель, я верю, что бог простит тебе все грехи.
Врубеля уже не было, а филистеры и ханжи все подсчитывали его «прегрешения». Они забыли только, что богами для художника давно стали люди, их страсти и мечты…
А поэт Александр Блок писал позднее по поводу своей «Незнакомки»: «Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона».
Путешествие семи Семионов
Жила-была женщина. Работала мастером на фабрике в Ленинграде.
Однажды, перебирая вещи в шкафу, женщина нашла старый-престарый подзор — кружевную кайму для простыни: в большом городе теперь редко такое увидишь. На этом подзоре, давно превратившемся в рваную тряпку, наивным узором вышиты были терема, кораблики, люди и птицы. Кто-то из знакомых надоумил женщину: снести подзор специалистам, может, он кому и понравится.
Хоть и неловко, казалось, предлагать такую старую и ветхую вещь, женщина отправилась со своей вышитой тряпицей в Русский музей. Ей посоветовали обратиться в Отдел народного искусства. Смущенно шла женщина со своим свертком мимо застекленных стеллажей, где рядами стояли старинные русские деревянные ковши, медные ларцы, головные уборы, игрушки.
Когда работники отдела развернули упакованный в газету сверток, перед ними на стол легла порванная во многих местах вышивка, распознать которую сразу было нелегко. Подзор следовало реставрировать. Лишь тогда удастся составить о нем окончательное представление.
— Откуда досталась вам эта вещь? — поинтересовались научные сотрудники отдела.
Откуда?
Не так-то легко было это припомнить. Много лет лежала она в дальнем углу шкафа — подзоры-то теперь не в моде. Вместе с хозяйкой «пережила» вышитая тряпица блокаду и войну. Была бы она деревянной — может, и сгорела бы в печке на пользу людям. А вышивка — на что могла она сгодиться в те страшные дни? Даже окна не занавесишь. О ней никто и не вспоминал.
А еще раньше, задолго до войны, прислала ее в подарок бабка.
Дальше история подзора и вовсе терялась.
Отдел народного искусства возник в 1937 году. За четверть века собирательской и научной работы здесь накоплено, систематизировано, изучено около 30 000 экспонатов, примерно десятая доля всех сокровищ музея.
Резьба и роспись по дереву, керамика, изделия из металла, ткани, резьба по кости сошлись сюда из четырех веков и десятков губерний.
Люди издавна стремились украсить свою жизнь и быт. Каждый предмет, что служил им повседневно, пусть бы и самого скромного назначения, должен был выглядеть красиво, радовать глаз. На оконных наличниках появилась резьба. Медные ларцы украсились чеканкой. На полотенцах огнем загорелись красные вышитые петухи. Историки утверждают, что однажды Петру I испекли пряник весом в пуд: какова же была та пряничная доска и как богат был ее резной узор!
Десятки пряничных досок хранятся в Отделе народного искусства. На них — декоративные узоры, иногда — тексты, даты, имена. Тут же, по соседству с орудиями кулинарного искусства, — ковши и солоницы, прялки и светильники, вятские игрушки и народные костюмы, деревянные коньки с крыш и целые фронтоны изб, сани и дуги, шкатулки из Палеха и хохломская роспись из города Семенова Горьковской области, кость из Холмогор и кружева из Вологды…
Теперь ко всем этим сокровищам прибавился подзор из Олонца — над ним склонился один из реставраторов Русского музея.
Техника вышивки не столько сложна, сколько кропотлива. На куске обыкновенного холста равномерно выдергивают нити — вдоль и поперек куска. Оставшиеся нити перевиваются. Сверху, на их основе, простыми белыми нитками вышивается узор.
Однако подзор, попавший в музей (его длина — 170 сантиметров, ширина — 48,5) заинтересовал специалистов несомненными художественными достоинствами. На нем вышит сложный сюжетный рисунок, выполненный с подлинным мастерством и выдумкой.
Теперь, когда подзор вычистили и отреставрировали, следовало установить его возраст и происхождение.
На помощь ученым пришел сравнительный сюжетно-стилевой анализ. В хранилище отдела имелись и другие подзоры. Они-то и помогли восстановить, разумеется, в самых общих чертах, «биографию» приобретенной вышитой тряпицы.
Сюжет вышивки был несомненно сказочным: где, как не в сказке, водятся птицы с женскими головами и морские чудовища с наполовину человеческим туловищем?! «Сказочные» вышивки делались обычно на Севере.
Пришлось обратиться к фольклору. Вскоре стало очевидно, что безвестная мастерица вышивала на подзоре сюжет по мотивам сказки о семи Семионах, родных братьях; ее можно найти в любом сборнике северных, да и вообще русских сказок.
Но самое удивительное заключалось в том, что возраст подзора оказался равным… двум векам! Олонецкая вышивальщица работала над этим куском холста во времена Ломоносова и Шубина! Впрочем, как говорят сотрудники Отдела народного искусства, приобретенный Русским музеем подзор равен какому-нибудь шубинскому портрету — в скульптуре или полотну Антропова — в живописи не только возрастом, не и красотой.