Рассказы о силе (Истории силы)
Шрифт:
Я не воспринимал ни одно из этих заявлений иначе, как шутку, по той причине, что он всегда велел мне забыть о них после введения их в регулярный распорядок.
После того, как он напомнил мне все те задания, которые давал мне, я сообразил, что, заставляя меня придерживаться бессмысленных распорядков, он действительно воплотил во мне идею действовать, не ожидая ничего взамен.
— Остановка внутреннего диалога, тем не менее, является ключом к миру магов, — сказал он. — Вся остальная деятельность — только поддержка. Все она направлена лишь на ускорение эффекта остановки внутреннего диалога.
Он сказал, что существуют два основных вида деятельности
Он объяснил, что искусство учителя состоит в том, чтобы увести внимание ученика в сторону от наиболее важных моментов обучения. Вот наглядный пример такого искусства: я до сегодняшнего дня не понимал, что он трюком вовлек меня в обучение решающей вещи — «действовать, не ожидая наград». Он сказал, что, действуя в соответствии с этой целью, он собрал мой интерес вокруг идеи видения.При правильном понимании видениебыло действием, непосредственно связанным с «нагуалем». Это действие, являющееся неизбежным результатом и окончанием учения, в то же время былоабсолютно невыполнимым как задача сама по себе.
— Каков был смысл в том, чтобы обманывать меня таким образом? — спросил я.
— Маги убеждены, что все мы являемся кучкой придурков, — сказал он. — Мы никогда не способны по своей воле отказаться от своего бесплодного контроля. Поэтому с нами нужно действовать путем трюков.
Он утверждал, что, заставив меня сфокусировать внимание на псевдозадаче учиться «видеть», он успешно достиг двух вещей. Во-первых, он наметил прямое столкновение с «нагуалем», не упоминая о нем, а во-вторых, с помощью трюка он заставил меня рассматривать важнейшие моменты его учения как несущественные. Стирание личной истории и сновидениеникогда не были для меня столь же важными, как видение.Мне они казались очень увлекательной деятельностью. Я даже считал, что они были практиками, которые давались мне легче всего.
— Легче всего, — сказал он насмешливо, когда услышал мое замечание.
— Учитель ничего не должен оставлять случаю. Я тебе уже говорил, ты правильно чувствовал, что тебя надувают. Проблема состояла в том, что ты был убежден, что этот обман был направлен на одурачивание твоего разума.Для меня обман означал — отвлечь твое внимание или захватить его таким образом, как того требовала ситуация.
Он взглянул на меня, скосив глаза, и повел рукой вокруг нас.
— Секрет всего этого — наше внимание, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду, дон Хуан?
— Все это существует только из-за нашего внимания. Тот самый камень, на котором мы сидим, является камнем только потому, что мы были вынуждены уделить ему внимание как камню.
Я хотел, чтобы он объяснил эту мысль. Он засмеялся и погрозил мне пальцем.
Это — пересказ, — сказал он. — Мы вернемся к этому позже.
Он убедительно объяснил, что благодаря его завлекающему маневру я заинтересовался стиранием личной истории и сновидением.Эффект этих двух
— Стирание личной истории и сновидениедолжны были только помочь, — сказал он. — Каждому ученику для поддержки необходимы умеренность и сила. Вот почему учитель знакомит ученика с путем воина или способом жить как воин. Это клей, который соединяет все в мире мага. Мало-помалу учитель должен выковывать и развивать его. Без твердости и уравновешенности невозможно выстоять на тропе знания.
Дон Хуан сказал, что в случае обучению пути воина внимание ученика скорее захватывалось, чем отклонялось. И он захватил мое внимание тем, что выбивал меня из привычных обстоятельств жизни каждый раз, когда я навещал его. Наши хождения по пустыне или по горам были способом достигнуть этого.
Этот маневр по изменению контекста привычного мне мира в то время, когда он водил меня на прогулки и на охоту, был еще одним примером его системы, который прошел мимо моего внимания. Разрушение контекста означало, что я не ориентировался в новой ситуации, и мое внимание вынуждено было фокусироваться на всем том, что делал дон Хуан.
— Каков трюк, а? — сказал он и засмеялся.
Я тоже засмеялся, но несколько испуганно. Я никогда не представлял, насколько он все осознает.
Затем он перечислил свои шаги в руководстве моим вниманием и улавливании его. Закончив отчет, он добавил, что учитель должен быть сориентирован на личность ученика. Со мной ему пришлось быть осторожным, поскольку в моей природе было много насилия, и я мог бы не придумать ничего лучшего, чем покончить с собой от отчаяния.
— Ну и непостижимый же ты парень, дон Хуан, — сказал я, шутя, и он расхохотался.
Он объяснил, что для того, чтобы помочь мне в стирании личной истории, нужно было обучить меня еще трем техникам. Они заключались в избавлении от самозначительности, принятии ответственности за свои поступки и использовании смерти как советчика. Без благоприятного эффекта этих техник стирание личной истории могло вызвать в ученике переменчивость [31] , уклончивость и ненужную подозрительность относительно самого себя и своих поступков.
31
Shifty — ловкий, изворотливый, хитрый, жульнический, нечестный, переменчивый.
Дон Хуан попросил меня вспомнить, какой у меня была наиболее естественная реакция в моменты стресса и разочарования до того, как я стал его учеником. Он сказал, что его собственной реакцией была ярость. Я ответил, что моей была жалость к самому себе.
— Хотя ты и не осознаешь этого, но тебе нужно было хорошо поработать для отключения своей головы, чтобы сделать это свое чувство естественным, — сказал он. — Сейчас ты не в состоянии вспомнить, какие бесконечные усилия тебе потребовались, чтобы утвердить жалость к самому себе как отличительную черту на твоем острове. Жалость к себе была постоянным свидетелем всего, что ты делал. Она была прямо на кончиках твоих пальцев, готовая давать тебе советы. Воин рассматривает смерть как более подходящего советчика, который тоже может быть привлечен в качестве свидетеля всего того, что он делает, вместо жалости к себе или ярости.