Рассказы о Вадике и Жене
Шрифт:
— Не-е хочу… с девчонкой сидеть, — угрюмо ответил Вадик.
— Вот как! — воскликнула Нина Матвеевна. Она в первый раз рассердилась на него. — Подумай, Вадик, хорошенько.
— У нас дома девчонок хватает. И в музыкальной школе тоже…
Тут Нина Матвеевна так пристыдила его, что он и головы поднять ее смел. Она взяла его и Валины тетради, показала классу: полюбуйтесь, мол!
— Дома, говоришь, девочек хватает… А сестра у тебя есть?
— Ну, есть.
— Не «ну»! Что ж она не научит тебя писать чисто?
— Галинка-то? Ха,
— Погоди-ка, — припомнила учительница, — ведь Женя Рузина — твоя соседка. Вот вечером мы вместе с ней и потолкуем.
Скрепя сердце, Вадик перешел к Сашеньке. После уроков Нина Матвеевна задержала его и позвала из соседнего второго «А» класса Женю.
Беседа была недолгой и, прямо сказать, не очень приятной. Вадик сидел за партой и старательно прятал измазанные чернилами руки, Женя смотрела недоуменно.
— Что он… сделал, Нина Матвеевна? — тихо спросила Женя. — Неужели он… учится плохо?
Вадик хотел энергично запротестовать, но тут же припомнил, что никогда не показывал Жене свои тетрадки, а предпочитал рассказывать о пятерках по чтению.
— Пишет грязно, — ответила учительница и упрекнула Женю, — почему не научишь его аккуратности?
Нина Матвеевна ни слова не говорила Вадику, а все Жене: надо внимательнее относиться к соседу; быть ему старшей сестрой; хорошо бы каждый день, помогать ему… От этого у Вадика темнело в глазах.
Как только Нина Матвеевна отпустила их, он со всех ног кинулся бежать.
Женя ничего не рассказала дома, но ходила с таким видом, точно знала какой-то большой секрет. Она пыталась подойти к Вадику, но тот отвертывался, не хотел разговаривать.
Назавтра был «музыкальный» день. Вадик отчаянно путал ноты. Фима Фимовна придиралась пуще прежнего, попрекнула за пятно на брюках, как будто он посадил пятно нарочно; словно ей было до этого дело! Если кто-нибудь из ребят пел особенно плохо, она говорила: «Ты поешь, как Вадик Чудненко»… Разве не оскорбительно?
Дома он плохо ел, замечания бабушки пропускал мимо ушей. В самом мрачном настроении пришел в класс и сел вместе с Гребневым.
— Правильно! — похвалил его тот.
Нина Матвеевна, войдя в класс, сразу посмотрела на него, подошла, взяла за руку и молча отвела к Сашеньке Желтовской. В лице учительницы не было ни одной злой черточки, иначе Вадик не позволил бы так поступить с собой.
От всех неудач ему хотелось плакать, и он презирал себя за это.
А все-таки надо было терпеть, учиться и, главное, писать чернилами…
Он смотрел на чистую, без единой помарочки, тетрадь Саши, грыз конец ручки и думал. В голову приходили мрачные мысли.
Он решил, что учиться невероятно трудно, а чистописания ему вообще никогда не одолеть. Точно так же, как злосчастной музграмоты.
А ведь есть, наверное, школы, где не учат чистописанию. Зачем, к примеру, это самое чистописание летчикам или морякам? Музыка им тоже определенно, ни к чему. Вот бы разузнать об этом хорошенько!
Он размечтался о такой необыкновенно
Заметив, что Сашенька поглядывала на него и на кляксу с огорчением и сочувствием, Вадик еще больше нахмурился. «Ха, новости: смотрит жалостным взглядом… Тихоня белобрысая».
В переменку он обсуждал сложившуюся обстановку с Валькой Гребневым. Тот посмеивался, подзадоривал: всюду, мол, ты с девчонками; взял бы да ушел ко мне или — придумал! — нарисовал Сашке рожицу в тетрадке. Подумаешь — чистюля, пятерочница — в пример ставят…
Сказано — сделано!
Они забежали в класс, взяли Сашину тетрадь, нарисовали на двух развернутых страницах огромную, уморительную рожицу, круглую, как блин, с толстым носом в виде картофелины, с глазами-кляксами величиной с пятаки. Валька от удовольствия заливался смехом. Наспех промокнув рисунок, они сунули тетрадь в парту.
На уроке Вадик исподтишка следил, как Саша открывала тетрадь, как у нее от неожиданности и испуга расширились глаза, а нежные щеки залила розовая краска.
Сашенька быстро спрятала тетрадку и достала другую. На реснице сверкнула слеза.
— Ты? — тихо спросила она Вадика.
Он решительно замотал головой. «Пусть жалуется… Ни за что не признаюсь».
…А Сашенька сделала ошибку: она забыла испорченную тетрадку в парте, ее кто-то после уроков нашел и передал учительнице.
На другой день Нина Матвеевна спросила, почему она так безобразно испачкала тетрадь, Сашенька, ярко зардевшись, отрицала свою вину.
— Не ты, так кто же?
— Я не знаю…
Вадик беспокойно оглядывался по сторонам. Было тревожно и неприятно на душе. Ему хотелось, чтобы расспросы поскорее кончились.
— Откуда ж ей знать, Нина Матвеевна, — попытался он защитить соседку, вертясь так, словно в парту кто-то набил гвозди.
— Помолчи. Сиди хорошенько, — сказала Нина Матвеевна, поглядев ему в лицо. — Может быть, ты знаешь?
— Знал бы так… сказал, — буркнул он, опуская глаза.
Учительница ждала. В классе было тихо. Вадику казалось, что ребята вот-вот укажут на него пальцами это он!
Медленно-медленно поднялся Вадик с места и чуть слышно проговорил:
— Я…
По классу пробежал шепот, и опять наступила тишина.
— Так, так, — в глубокой задумчивости, с огорчением произнесла Нина Матвеевна. — Что ж, садись.
Вадик бросил сверкнувший горячим огоньком взгляд в сторону Вальки Гребнева, подождал несколько секунд и сел. Валька не выдал себя ни словом, ни жестом.
После этого случая Вадику думалось, что его теперь вызовут к директору, исключат из школы, а если этого не случится, так Сашенька Желтовская и ее подруги будут его ненавидеть.