Рассказы очевидцев, или Архив Надзора Семерых
Шрифт:
Кликуша останавливалась у каждой хаты.
– Как дела, Янчик? А у Ирмы как дела? А детки что, здоровы?
Вслед Баське лаяли собаки. Кто-то бранился спросонок. Кто-то отзывался сразу, кто-то – погодя. Старая Сычиха бросила в кликушу мокрой тряпкой. Юрась пообещал вытянуть кнутом. А Баська все неслась как оглашенная, все голосила:
– Как дела, Семочка? Как дела, Темочка?
Плевать ей было на чужие дела. Просто до смерти хотелось знать: кого будем сегодня хоронить? К сожалению, по всему выходило,
– Как дела, Кёмочка?
– Не дождешься! – напрямую ответил байкарь Кёмуль.
И вслух подумал, глядя на Хробачиху:
– А ведь и эта шишига кого-то любит. Раз жива покамест…
– Сплетни она любит, – буркнул хмурый трактирщик.
Вчера вечером он устроил всем посетителям праздничную скидку. Сегодня эта идея уже не казалась ему столь привлекательной.
– Нет, – не согласился Кёмуль. – Сплетни – они не в счет.
…Малефик вздохнул и отпустил пратеритные нити.
Прошлое начало таять, глубоководной рыбой возвращаясь в пучины человеческой памяти. Прошлое устало ничуть не меньше мага. Сперва тебя без лишних церемоний извлекают на поверхность, где ты чуть не лопаешься мыльным пузырем; затем отряхивают пыль, вертят, разглядывают со всех сторон… И не захочешь, а утомишься. Фигуры Никлаша Тесли, пьяницы Сыча, Темки с Семкой, Баськи Хробачихи истончились, делаясь прозрачными…
Исчезли.
Вместо прадедов и прабабок во дворе стояли правнуки и правнучки. Пришли все, кого звали. Никто не увильнул. Правда, их воспоминания мало что добавили к картине, возникшей перед малефиком во время рассказа Юрася Ложечника.
Люди с надеждой смотрели на столичного гостя. Магистра Высокой Науки, мага высшей квалификации. Люди ждали его слова. Вердикта. Приговора. Черты под сотней проклятых лет.
А маг медлил.
Выходя из транса, он успел прощупать складки Вышних Эмпиреев над поселком. А кое-какие замеры сделал еще утром, на подъезде к Ясным Заусенцам. Результаты наблюдений лишь подтвердили то, в чем малефик не сомневался с самого начала.
Но озвучивать выводы он не спешил.
– Так что, мастер? Эта… Изучили? – не вытерпел наконец староста.
– Изучил, – кивнул Андреа Мускулюс.
– И… как? Выветрилось?
– Сгинуло?
– Выдохлось?
Малефик самую малость – чтоб не сглазить кого ненароком! – приоткрыл третий глаз: «вороний баньши». Когда он хмуро обвел собравшихся взглядом, люди попятились. Строгалей мороз продрал по коже. Но ретироваться никто и не подумал.
Все жаждали узнать ответ.
– Вы б язычки-то попридержали, любезные! Выдохлось? Сгинуло? Проклятие великого – нет, величайшего! – Нихона Седовласца? Губителя Жженого Покляпца?! Изобретателя скреп-горгулий?! Вы меня изумляете…
Строгали опустили взоры.
– Он вашим предкам что сказал? «Пусть тяготеет до скончания веков!»
– Эх! – зашептались в народе. – Вона!
– Слыхала, Малася?
– Ага. Как сказал, значит, так и будет.
– До скончания? Это сколько: до скончания?..
– Ну, ежели диплом, тогда сливайте воду…
Тяжкий вздох вырвался из уст яснозаусенцев. Словно осень закончилась, не начавшись, и порыв стылого ветра пронесся над двором. Брешка Хробачиха охнула, в испуге зажав рот ладонью.
– Да за что ж нам такое наказанье?!
– Прадеды провинились, а мы – страдай?
– Где ж справедливость?
– Уж сто лет в обед…
Староста бочком подобрался ближе к малефику.
– А убрать его как-нибудь нельзя? – вкрадчиво поинтересовался он. – Снять, расточить, в меду сварить? Вы ж сами сказывали – по этой, мол, части. А мы б, ясен заусенец, в долгу не остались. Вы не сумлевайтесь, отблагодарим!
Говорил Юрась тихо. Но строгали вдруг примолкли, и Ложечника услышал каждый.
– Снять Нихоново проклятие? Да вы смеетесь, сударь?! Не родился еще тот маг, кто бы слово Нихона вспять обратил! Даже за взятку! Постыдитесь!
Маланка Невдалая жалостливо хлюпнула носом.
– И что, никакой управы на заразу не найти?
– Никакой! – развеял Андреа робкий призрак надежды.
– Как же нам жить теперь?
– Ить житья-то и нетути!
– Хоть в гроб ложись!
– Что, сильно докучает? – малефик закрыл третий глаз и, прищурясь, оглядел собравшихся заново, по-человечески. – Прямо-таки жизни нет?
– Ох, докучает!
– Как Гурьин день на носу, так и мучаемся…
– И… это…
– Оно самое…
– Мы вообще-то привыкли… – отважился выдавить Яшик-сукоруб.
– Дык за цельный век к чему не привыкнешь?
– Оно бы вроде и ничего…
– Только люди смеются! – решилась Брешка.
– Верно! Насмешничают!
– Потеху строят!
– Особенно на ярманках…
– Пальцами тыкают – во, гляди, проклятуны идут!
– И давай ржать…
– Ни на ком больше проклятия нет: ни на Малых Валуях, ни на Больших…
– …ни на Крыженицах…
– …ни на Ухватке…
– …а на нас есть!
– В общем, чистый срам выходит, – подвел итог староста.
– Срам?
Мускулюс возвысил голос, да так, что все втянули головы в плечи.
– Вы этим «срамом» гордиться должны! Вы ж уникумы! Редкость! Гордость королевства! Никого Нихон не проклинал, одних вас!
– Вот они и гогочут…
– Гуси тоже гогочут! – отрезал малефик. – Ничего, скоро перестанут.
Он жестом велел яснозаусенцам молчать. Постарался придать своей осанке торжественность, а голосу – значительность. При комплекции и глотке Мускулюса это оказалось проще простого.