Рассказы опустевшей хижины
Шрифт:
«Последнее время я часто чувствую себя растерянным. Обязанности, которые я взял на себя, временами тяготят меня: мне приходится подавлять инстинкты кочевника. И я порой задумываюсь: сохранил ли я ловкость и выносливость, которыми обладал? Могу ли я путешествовать с прежней неутомимостью по лесным просторам и легко ориентироваться в незнакомых местах? Смогу ли я преодолеть за день в своем каноэ сорок миль водного пространства?
Вечерами я любуюсь великолепными солнечными закатами и поджидаю, когда взойдет луна. Я слежу за полетом орла, парящего высоко надо мной. И я думаю, что солнце, луна и орел свободно выполняют предначертания
Зимой я выхожу на свое заснеженное озеро, на берегу которого в уютной безопасности спят мои бобры, и наслаждаюсь неистовым ревом бурана, ликую в суровых объятиях Ки-Уэйдина — странствующего ветра индейцев, который примчался из далекого уединенного края, где, быть может, мне уже не суждено побывать. И вот он помчался дальше, и мне его не догнать».
Эти строки, проникнутые тоской по родному кочевью, взяты из предисловия к английскому изданию «Рассказов опустевшей хижины».
Что же это за книга, «Рассказы опустевшей хижины»?
Рассказать о ней очень трудно. Ее очарование неуловимо. Она вся проникнута поэзией и любовью к дикой природе, глубокой тревогой за ее судьбу. Этой тревогой продиктованы, мне кажется, точные зарисовки пейзажей и поведения диких зверей — не зверей вообще, а каждого в отдельности с его индивидуальными особенностями.
«В то время я не написал ни одной строки и не думал, что буду писать. Но даже тогда, в те далекие дни, я понимал, что Дикая Природа изменится, исчезнет, что это ее последнее сопротивление и мы последние в своем роде. И часто, когда я оставался один, мне хотелось запечатлеть ее совсем такой, какой она была, пока еще не было поздно» [* Серая Сова, Рассказы опустевшей хижины. Рассказ «Прощание».].
Гибель природы влечет за собой гибель индейского народа, и наоборот: гибель индейцев повлечет за собой гибель Дикой Природы. Это народное поверье легло в основу чудесного рассказа-легенды «Сосна».
На перевале Скалистых гор белка случайно уронила шишку и из этой шишки выросла могучая тенистая сосна. Она прожила долгую, долгую [** Канадская сосна живет до 700 лет.] жизнь и была свидетельницей многих трагических перемен в этом крае.
Колонизаторы проникли в эти дикие места, и от них все больше и больше страдала природа. Редели стада бизонов, которые паслись в прерии бесчисленными стадами у подножия Скалистых гор, пока совсем не были уничтожены. Звериные тропы превращались в проезжие дороги, горные ручьи засорялись, пересыхали, в них уже не водилась больше форель, которой в былые дни лакомился медведь-гризли.
Колонизаторы стали проникать в прерию огромными толпами и, наконец, подняли огнестрельное оружие против индейцев, вооруженных луками и стрелами. И какими бы неравными ни были силы противников, индейцы в своих бесшумных мокасинах, обнаженные до пояса и раскрашенные боевой краской, победили американских солдат в голубых мундирах и в тяжелых сапогах. Пушки, ружья, пистолеты оказались бессильными против воли народа к победе — индейцы отнимали оружие у врага и бились до изнеможения.
Битва произошла у подножия огромной старой сосны, которая своей тенью так часто укрывала и облегчала страдания и человеку и зверю. «Сюда пришла победа, но она затерялась на этом горном перевале и была предана
Скоро после этой исторической битвы индейцы племени черноногих, о которых идет рассказ, были изгнаны пришельцами из родных прерий. Изгнаны, но не покорены, не превращены в рабов; они сохранили гордое и свободолюбивое сердце кочевников прерий.
Алла МАКАРОВА
Посвящается
Людям последней
индейской границы
и всем, кто прочтет эти рассказы
с сочувствием и пониманием.
И особенно тем,
чьи сердца рвутся на свободные просторы,
но кто волею судьбы
лишен радостей жизни среди
дикой природы
и только со страниц книги узнает о ее чудесах.
«И маленькая опустевшая хижина
вдруг преобразилась
и снова стала зачарованным замком,
где было столько мечтаний и грез.
И теперь она уже не была кучей бревен и реликвий,
она ожила в памяти
во всей своей трепещущей красе.
Она уже не была больше покинутой и печальной,
дорогие образы прошлого
населили ее».
Человек сидит перед гаснущим открытым
очагом весь во власти воспоминаний,
и картины прошлого оживают перед ним,
как мерцающие огоньки.