Рассказы от первого лица
Шрифт:
– Поздравляю – она расплылась в улыбке – у тебя родилась дочь.
Я, признаться, немного растерялся:
– Эм… как назвали?
Мама удивлено вскинула брови и ласково произнесла:
– Миленочкой.
Я кивнул.
–Разрешите я оденусь.
Она, будто опомнившись, засуетилась и вышла из комнаты. Я взял телефон, набрал Юлькин номер.
– Катей будет – холодно сказал я, как только услышал в трубке Юлькино дыхание.
– Что? – раздался уставший голос жены.
– Я сказал – мою дочь зовут Катя, поняла?
– Мы же решили… – попыталась она возразить.
– Я так решил.
Я был резок и груб, Юлька слаба, наверное, поэтому впервые она не стала спорить. И вышло по-моему.
Через три дня они были дома. Катя оказалась маленьким, несуразным существом. Склонившись над пищащим кулечком, родственники и друзья наперебой спорили – на кого похожа. Сошлись на том, что похожа, все таки, на меня. Поздравляли. А я недоумевал, какое я имею к этому всему отношение? Лежит человек – новый, еще никакой. Она сама по себе, я отдельно.
Но есть и положительный момент – Юльки совсем не стало в моей жизни. Она с головой ушла в заботу о ребенке и сокрушения о потерянной молодости и красоте. А я, как и прежде, засиживался на работе, на выходных старался дома не появляться. Я не брал Катю на руки, за исключением тех случаев, когда Юлькина мама сама, навязчиво, мне ее давала в руки со словами: «иди к папе, родная». Тут не откажешь.
И как будто бы ничего не изменилось, но я стал все чаще думать о ней. О Кате. Не об этом непонятном существе в розовой пеленке, а о человеке. Ведь она, по сути, уже несчастна! Она совсем одна. У нее никогда не будет братьев и сестер. Мы с Юлькой никогда не пойдем на это, ни вместе, ни по отдельности. Ее родители не любят друг друга и еще не знают, как относиться к ней. И я снова задаюсь вопросом – а имели ли мы право? Несмотря на всевозможные уговоры мамы, Юлька отказалась кормить Катю грудью. Я не стал вмешиваться, но это меня ошеломило. По моим ощущениям, тем самым, Юлька отказалась быть матерью.
Когда Кате исполнился годик, Юлька привела себя в порядок, восстановилась в университете и зажила прежней жизнью. Забота о ребенке целиком легла на плечи Юлькиной мамы. И меня стало чуть больше в Катиной жизни. Не потому что из нее ушла Юля, а потому что Катя сделала первые неуверенные шаги, научилась весело смеяться и что-то начала понимать. Она стала мне интересна.
Кстати говоря, Катя оказалась красавицей. И со временем мое тихое любование ею, переросло в нечто большее. Я думаю, что это любовь. Любовь светлая и безответственная. Я не сижу с дочерью по ночам, когда она болеет, не встаю по выходным раньше обычного, потому что она уже проснулась. Нет, я никак не преодолеваю себя для нее. Я с ней, когда она светла и весела, сыта и довольна. Я с интересом наблюдаю за ней, играю с ней, но не долго, пока не наскучит. И если Катя начинает капризничать, я просто отдаю ее Юлькиной маме. Я дарю ей две куклы в год – на новогодний праздник и день рождения. Деланно строжусь за столом, чтобы она аккуратней ела. А еще говорят у нее мои глаза.
И вот, спустя два года я сижу на той самой скамейке, в окружении десятков чужих окон. Смотрю как неподалеку в песочнице играет моя дочь, и мысленно веду диалог с той, любовь к которой так давно пережил. Посмотри на меня, Маша, – говорю я ей, – я, как все: муж, отец, глава семейства. Не усложняю. Все просто и понятно. Так просто оказалась не любить. Когда не любишь – очень просто. Правда, теперь есть Катя, но пока, любовь к ней ничего не усложняет, ни к чему не обязывает. И среди тысяч одинаковых окон ты не узнаешь моего. Так что же? – спрашиваю я ее – это и есть счастье миллионов? Или миллионы за этими окнами так же несчастны как я? Если так, то поздравляю, в нашем полку прибыло – здравствуй, Катя!
Твое плечо, мои печеньки
Весна бликами на мониторе. Она же от белой бумаги бьет по глазам. В ее лучах кружатся пылинки. Открыли окно
– Да закройте же окно! Меня продует! – возмутилась я, и для пущей убедительности застегнула пуговицы пиджака, поерзала в кресле.
Окно закрыли, а она стучится. Все, кроме меня, ей улыбаются, ждут не дождутся конца рабочего дня. Выйдут, обнимут ее и под ручку пойдут по домам. Лишь я спрячусь от нее в своем пальто.
Обязательно поговорю сегодня с Колей – пообещала я себе, быстро-быстро идя к машине, чтобы не видеть ее, не вдыхать. А сама бросила сумку и пальто дома, и пошла стучать в дверь напротив.
– Манюш, – взмолилась я, когда Маша открыла мне дверь, – если я сейчас с кем-нибудь не поговорю, я сойду с ума!
– Заходи.
Машу весна не радует. Маша ее не замечает. Маша в себе, а весна снаружи. Поэтому с ней можно говорить.
Маша налила нам чай, светлый, спитый, пододвинула ко мне сахарницу. Забыла дать ложечку. Но мне все равно, я просто хочу говорить.
– У моего Коли есть младший брат Кирюша, – Маша кивнула, знает его. Ее муж Вася рос с ним вместе, во дворе этого самого дома, – ему сейчас двадцать восемь. Он…, он гуляка, балагур, душа компании, в общем, отличный парень! Всю жизнь попадал не в те компании, в дурацкие и опасные истории, а мой Колька вечно его вытаскивал, то денег, куда надо привезет, то поговорит с кем надо. Когда их родители умерли, там печальная история, но это в следующий раз, Коле было тридцать, а Кирюше соответственно двадцать три. Из имущества осталась от родителей наша двушка, дача в два этажа в Славянске – Маша кивнула, знает, где это, – и старенькая лада. Коля спросил – как будем делить? Кирюша, конечно же, сразу вцепился в машину. Возраст! Так дружно и решили – ему машину и дачу, Коле квартиру. Хотя, заметь, Коля предлагал разменять квартиру, но для этого нужно было продать дачу и машину, чтобы на две хватило. Кирюша отказался, говорит – у тебя же семья, тебе квартира нужнее. Мы на тот момент уже были женаты, жили на съемном. Конечно, радости нашей не было придела. Мы переехали, денег подкопили, заняли – сделали ремонт.
– Извини, ты не против? – спросила Маша, когда я сделала паузу чтобы отпить чай. Она кивнула на раковину, заваленную грязной посудой. Она мыла ее до моего прихода. Я кивнула и поспешила продолжить:
– В общем, Кирюша пустился во все тяжкие. Продал большую часть дачного участка соседям, и на эти деньги кутил с друзьями в дачном домике – музыка, девчонки и все такое. Так и спалили они дом. Короче, Кирюша продал оставшийся участок тем же соседям, вложился в бизнес своего друга. И там его толи надули, толи просто дело не пошло, в общем прогорел. А машина уже через год стояла разбитая под нашими окнами. Короче, Кирюша остался не с чем. Но мой Коля, как всегда, – я махнула рукой на Колю – снял ему комнату, устроил на работу в автосервис к своему другу. Как еще не побоялся поручиться?!
На кухню зашла Машина свекровь. Смурная старушка. Я ей кивнула:
– Здрасти.
Она не ответила, взяла что-то из холодильника и вышла. Маша даже не обернулась.
– Продолжай – сказа она мне.
– Короче, нам на удивление Кирюша и, правда, взялся за ум. На работу не опаздывал, стал зарабатывать, сам оплачивал аренду комнаты и вскоре привел к нам знакомиться невесту. Ну, мы сначала не отнеслись к этому серьезно. Это же Кирилл! Но через месяц после нашего знакомства они расписались. Аня – его теперь уже жена, переехала к нему в комнату. Жили они тихо, скромно, нам не докучали, иногда приходили в гости с тортиком. И через год у них родилась дочка – Ксюша. Из комнаты их попросили съехать. Кирилл нашел недорогой домик на окраине – печку самим топить, удобства во дворе, хорошо хоть свет и вода есть, правда только холодная. И следом родили они еще дочку – Лену.