Рассказы прошлого лета
Шрифт:
Казбек Иваныч ставит свои ведра в хвост очереди и шагает дальше по улице, к рынку.
Возвращается он часа через полтора, еще более покрасневший, распаренный, с пропотелой на груди рубашкой. Продуктовая корзина полна, и Казбек Иваныч тащит ее на плече, неловко согнув шею.
До его ведер очередь еще не дошла. У колонки терпеливо стоят несколько женщин, им скучно, и они рады появлению Казбека Иваныча.
— Не надорвись, дед! — кричат они. — Такси бы нанял!
— Он копеечку бережет!
— Прямо фабрику-кухню
— А ведер-то наставил, ведер! Ясно, почему теперь воды не хватает!
— Помочь, что ли?
Женщины подхватывают скрипучую корзину, потом наполняют все четыре ведра и приносят к калитке.
— Не надо… Зачем же?! — бормочет Казбек Иваныч, растерянно улыбаясь. — Пустите, пустите… Да ну вас!
Уходя, женщины кричат уже издали:
— А твой-то опять с невестой ушел!
— На свадьбу позовешь?
— Гляди, увезет она Гришку в Москву!..
— Куда там… — с той же растерянной улыбкой шепчет Казбек Иваныч. — Ишь, сообразили! Еще чего.
Он опять разжигает плиту и копошится возле нее — чистит картошку, режет мясо, привычно снимает шумовкой пену, на глазок отмеряет соль, приправы, масло, — а сам между тем размышляет о словах женщин и думает про девчонку, которую они назвали Гришиной невестой. Гриша ни разу не заговаривал о ней и, наверно, не подозревает, что Казбек Иваныч о многом догадывается и что даже соседи в поселке стали пошучивать и намекать на свадьбу.
Девчонка, ее звали Ирой, пришла к Казбеку Иванычу месяц назад. У него столовалось тогда почти два десятка человек, и он уже снял объявление с калитки и твердо решил, что больше никого не примет. А Ира все равно упрашивала и никак не отступалась.
— Ну, распожалуйста! — умоляла она детским голоском. — Ну, мы вас очень-разочень просим! Ну, сделайте такую милость!
Вдобавок Ира была не одна, а еще и с подругой — плотненькой черноголовой девушкой, говорившей изредка и басом.
— Не могу, не могу! — твердил с отчаянием Казбек Иваныч. — Некуда больше.
— Сделайте такое одолжение! Проси его, Бондаренко!
— Ну, пожалуйста!.. — тянула подруга.
— Не могу я, деточки.
— Пожалейте нас; что вам стоит согласиться?..
И таким жалким, беззащитным было худенькое лицо ее, повязанное платочком, и вся ее слабенькая угловатая фигурка, и до того робким был голос, что Казбек Иваныч уступил, взялся кормить обеих.
К ужину Ира пришла в коротких брючках и прозрачной кофточке со стоячим воротником. На ногах у нее непонятным образом держались крошечные босоножки, тоже прозрачные и без задников, — при каждом шаге они щелкали ей по голым пяткам. Казбек Иваныч не узнал ее в тот вечер, не узнавал и позднее, весь месяц, потому что всякий раз она приходила в новом наряде.
— Здравствуйте! — сказала она весело. — А почему вас так странно зовут — Казбек? Это прозвище?
Уже многие отдыхающие
— Родители у меня были переселенцы, — ответил Казбек Иваныч. — Из-под Воронежа. Приехали сюда и тут всему очень удивлялись. Ну, вот — морю, горам. Не могли привыкнуть. И когда я родился, дали вот такое имя. Наверно, тоже из удивления. А вообще-то у местных оно попадается часто.
Ира слушала его внимательно, без улыбки, а когда он кончил, внезапно расхохоталась во все горло. На нее оборачивались, а она не могла удержаться да, очевидно, и не хотела удерживаться, заливалась прямо до слез и повторяла:
— Из удивления, да? Ой, ой, из удивления!!
И Казбек Иваныч вдруг почувствовал, что его рассказ на самом деле чересчур наивный. Ему встречались в жизни странные имена: например, одну женщину звали Телефонида, и фамилия у нее была — Копыто; знакомого стрелочника звали Пудя, а вместе с сыном учился мальчик, по имени Электрон. По сравнению с такими именами его собственное было обыкновенным; Казбек Иваныч не стыдился его, а тут неожиданно ощутил стыд и обиду, словно его выругали.
В тот же вечер выяснилось, что Ира ничего не ест за столом. Казбек Иваныч положил ей винегрет, кашу, вареное яйцо; Ира ни к чему не притронулась, а только спрашивала подругу: «Бондаренко, хочешь?» И подвигала ей свои тарелки. Казбек Иваныч побоялся узнавать, отчего ей не нравится ужин, втайне расстроился, и посуда валилась у него из рук.
Ира не стала есть и на другой день, на третий, и потом сама разъяснила:
— Мне, Казбек Иваныч, нельзя. У меня работа такая.
— Кем же вы работаете?
— Манекенщицей. Если поправлюсь, на меня платья не влезут, начнется скандал.
Ему стало жаль ее; он съездил в санаторий и достал там хороших консервов, конфет и фабричного печенья. У него было впечатление, что он везет эти продукты заболевшему ребенку; отчего-то вспоминался маленький Гриша, и хотелось вдобавок к продуктам купить игрушку или воздушный шарик. Казбек Иваныч решил, что, если понадобится, он каждый день будет ездить в санаторий. Однако Ира не взяла ни печенья, ни конфет.
— Зачем же вы тогда деньги платите? — обиделся Казбек Иваныч. — Я лучше отдам, не надо…
— А вдруг я чего-нибудь съем?
И, кажется, в тот же день, а может, на следующий, она пришла к обеду раньше и съела все блины, поданные на стол. Она знала, что это еда на шестерых, и все-таки придвигала к себе тарелку за тарелкой, пока не прикончила все подряд — вплоть до порции молчаливой подруги Бондаренко.
— Я не смогла утерпеть… — сказала она Казбеку Иванычу и закрыла глаза от удовольствия.