Рассказы русских писателей
Шрифт:
— Постой-ка, Серёжа, никак это к нам? — сказал Лодыжкин, пристально глядя вверх, на гору.
По тропинке быстро спускался вниз, неразборчиво крича и махая руками, тот самый мрачный дворник в розовой рубахе с чёрными горошинами, который четверть часа назад гнал странствующую труппу с дачи.
— Что ему надо? — спросил с недоумением дедушка.
IV
Дворник продолжал кричать, сбегая вниз неловкой рысью, причём рукава его рубахи трепались по ветру, а пазуха надувалась, как парус:
— О-го-го!.. Подождите трошки!..
— А, чтоб тебя намочило
— Давай, дедушка, накладём ему! — храбро предложил Сергей.
— А ну тебя, отвяжись!.. И что это за люди, прости Господи…
— Вы вот что… — начал запыхавшийся дворник ещё издали. — Продавайте, что ли, пса-то? Ну, никакого сладу с панычом. Ревёт, как теля: подай да подай собаку… Барыня послала: «Купи, — говорит, — чего бы ни стоило».
— Довольно даже глупо это со стороны твоей барыни! — рассердился вдруг Лодыжкин, который здесь, на берегу, чувствовал себя гораздо увереннее, чем на чужой даче. — И опять-таки какая она мне такая барыня? Тебе, может быть, барыня. И, пожалуйста… я тебя прошу… Уйди ты от нас, христа-ради… и того… и не приставай.
Но дворник не унимался. Он сел на камни рядом со стариком и говорил, неуклюже тыча перед собой пальцами:
— Да пойми же ты, дурак человек…
— От дурака и слышу, — спокойно отрезал дедушка.
— Да постой… не к тому я это… Вот, право, репей какой!.. Ты подумай: ну что тебе собака? Подобрал другого щенка, выучил стоять дыбки, вот тебе и снова пёс. Ну? Не правду, что ли, я говорю? А?
Дедушка внимательно завязывал ремень вокруг штанов. На настойчивые вопросы дворника он ответил с деланным равнодушием:
— Бреши дальше… Я потом сразу тебе отвечу.
— А тут, брат ты мой, сразу — цифра! — горячился дворник. — Двести, а не то триста целковых враз! Ну, обыкновенно, мне кое-что за труды… Но ты подумай только: три сотенных! Ведь это сразу можно бакалейную открыть…
Говоря таким образом, дворник вытащил из кармана кусок колбасы и швырнул его пуделю. Арто поймал его на лету, проглотил в один приём и искательно завилял хвостом.
— Кончил? — коротко спросил Лодыжкин.
— Да тут долго и кончать нечего. Давай пса — и по рукам.
— Та-ак-с, — насмешливо протянул дедушка. — Продать, значит, собачку?
— Обыкновенно — продать. Чего вам ещё? Главное, паныч у нас такой скаженный. [30] Чего захотелось, так весь дом перебулгачит. Подавай — и всё тут. Это ещё без отца, а при отце… святители вы наши!.. все вверх ногами ходят. Барин у нас инженер; может быть, слышали: господин Обольянинов? По всей России железные дороги строит. Мильонер! А мальчишка-то у нас один. И озорует. Хочу поню живую — на тебе поню. Хочу лодку — на тебе всамделишную лодку. Как есть ни в чём, ни в чём отказу…
30
Скаженный — сумасшедший.
— А луну?
— То есть в каких это смыслах?
— Говорю, луну он ни разу с неба не захотел?
— Ну вот… тоже скажешь — луну! — сконфузился дворник. — Так как же, мил человек: лады у нас, что ли?
Дедушка, который успел уже в это время напялить на себя коричневый, позеленевший на швах пиджак,
— Я тебе одно скажу, парень, — начал он не без торжественности. — Примерно, ежели бы у тебя был брат или, скажем, друг, который, значит, с самого сыздетства… Постой, друже, ты собаке колбасу даром не стравляй… сам лучше скушай… Этим, брат, её не подкупишь. Говорю, ежели бы у тебя был самый что ни на есть верный друг… который сыздетства… то за сколько бы ты его, примерно, продал?
— Приравнял тоже!..
— Вот те и приравнял! Ты так и скажи своему барину, который железную дорогу строит, — возвысил голос дедушка. — Так и скажи: не всё, мол, продаётся, что покупается. Да! Ты собаку-то лучше не гладь, это ни к чему. Арто, иди сюда, собачий сын, я т-тебя! Сергей, собирайся!
— Дурак ты старый! — не вытерпел наконец дворник.
— Дурак, да от роду так, а ты хам, Иуда, продажная душа, — выругался Лодыжкин. — Увидишь свою генеральшу, кланяйся ей, скажи от наших, мол, с любовью низкий поклон. Свёртывай ковёр, Сергей! Э-эх, спина моя, спинушка! Пойдём.
— Значит, та-ак! — многозначительно протянул дворник.
— С тем и возьмите! — задорно ответил старик.
Артисты поплелись вдоль морского берега, опять вверх, по той же дороге. Оглянувшись случайно назад, Сергей увидел, что дворник следит за ними. Вид у него был задумчивый и угрюмый. Он сосредоточенно чесал всей пятернёй под съехавшей на глаза шапкой свой лохматый рыжий затылок.
V
У дедушки Лодыжкина был давным-давно примечен один уголок между Мисхором и Алупкой, книзу от нижней дороги, где отлично можно было позавтракать. Туда он и повёл своих спутников. Неподалёку от моста, перекинутого через бурливый и грязный горный поток, выбегала из-под земли, в тени кривых дубов и густого орешника, говорливая, холодная струйка воды. Она проделала в почве круглый неглубокий водоём, из которого сбегала в ручей тонкой змейкой, блестевшей в траве, как живое серебро.
— Грехи наши тяжкие, а запасы скудные, — сказал дедушка, садясь в прохладе, под орешником. — Ну-ка, Серёжа, господи благослови.
Он вынул из холщового мешка хлеб, десяток красных помидоров, кусок бессарабского сыра «брынзы» и бутылку с прованским маслом. Соль была у него завязана в узелок тряпочки сомнительной чистоты. Перед едой старик долго крестился и что-то шептал. Потом он разломил краюху хлеба на три неровные части: одну, самую большую, он протянул Сергею (малый растёт — ему надо есть), другую, поменьше, оставил для пуделя, самую маленькую взял себе.
Не торопясь, медленно, в молчании, как едят настоящие труженики, принялись трое за свой скромный обед. Слышно было только, как жевали три пары челюстей. Арто ел свою долю в сторонке, растянувшись на животе и положив на хлеб обе передние лапы. Дедушка и Сергей поочерёдно макали в соль спелые помидоры, из которых тёк по их губам и рукам красный, как кровь, сок, заедали их сыром и хлебом. Насытившись, они напились воды, подставляя под струю источника жестяную кружку. Вода была прозрачная, прекрасная на вкус и такая холодная, что от неё кружка даже запотела снаружи. Дневной жар и длинный путь изморили артистов, которые встали сегодня чуть свет. У дедушки слипались глаза. Сергей зевал и потягивался.