Рассказы (сборник)
Шрифт:
Президент виновато посмотрел на чашку. Йозеф перехватил его взгляд и неодобрительно покачал головой. Кофе президенту тоже был противопоказан, но в этом вопросе доктора делали послабление.
— Военных можно прижать к ногтю прямо сейчас, — без особой уверенности сказал президент. — Давно пора устроить чистку в армии. И вообще, лучшая война — это торговля.
— Нет. Армию нужно держать на поводке, но в готовности. Потому что торговля может кончиться в любой момент. Если сегодня кто-нибудь что-нибудь пронюхает про месторожление, завтра же корабли хаттифнаттов будут висеть на земной орбите. Разве что
Президент бросил тоскливый взгляд на распечатку в кофейной чашке.
— И это ещё не всё, — дожимал Берлянт. — Нам, лично нам с тобой, нужен эликсир. Делать его умеют только бестелые. Но мы не можем у них его купить. Им ведь ничего не нужно. Вообще ничего материальное. Кроме одного: свободы соплеменников, которые попали в плен к Воителям. После той неудачной войны эти подгоревшие колобки набрали чёртову уйму пленников. И бестелые будут их выручать. ДЖля этого им нужен концентрат, то есть наши бусы. Расплачиваясь с дикарями столь нужным нам эликсиром. Который они готовят буквально из себя.
— Может быть, хотя бы это звено можно сократить? — почти жалобно сказал президент, подливая себе в рюмку воды из бутылки. — Мы можем продавать бестелым концентрат напрямую. За тот же эликсир.
— Чтобы они добрались до Солнечной системы, нашли наше месторождение и обчистили его втихую? — в голосе Берлянта зазвучала усталость учителя, вынужденного в который раз проговаривать элементарные вещи. — Сейчас они завязаны на дикарей, которые, даже если бы хотели, не могут толком объяснить, кто и откуда привозит им эти стекляшки… Нет, эта прокладка совершенно необходима. Кстати, несколько раз бестелые выходили на прямой контакт с контрабандистами. Правда, те принимали голоса духов за галлюцинации. А бестелые сами не очень поняли, с кем общаются.
— Это хорошо, — кивнул президент и сощурился: солнце прорвалось сквозь зеленя, мазнуло по лицу, укололо глаз.
— Ещё лучше, что контрабанда эликсира запрещена нашими законами, столь благостно идиотскими, — добавил Йозеф. — Несколько кораблей пришлось расстрелять прямо в космосе. Очень жаль.
— Писклова тоже жаль, — сказал Аякс Тонто.
— Да, конечно. Когда я понял, что у нас нет другого выхода, я… разволновался, — признался Берлянт. — Представляешь, прожёг ему кресло. Сигарой.
— Ага, знаю я твою чувствительную натуру. Наверное, ты был очень огорчён. И предложил Алену возместить потерю, не так ли?
Йозеф кивнул, подумав про себя, что Аякс всё-таки иногда соображает достаточно быстро.
— Вот, значит, как… Подлокотники, вымазанные ядом, или радиоактивный источник под сиденьем?
— Оставь, пожалуйста, техническую сторону дела мне, — не пожелал вдаваться в подробности Берлянт. — Яды и радиация — вчерашний день. Так или иначе, всё произойдёт быстро и без следов. Ты подстрахуй следствие по своей линии. Они ничего не найдут, но я не хочу, чтобы слишком долго копались. Пусть это будет обычный сердечный приступ. В его-то возрасте… И как можно скорее назначить нового.
— Всё-таки
— К тому времени мы придумаем что-нибудь ещё, — развёл руками Берлянт.
Президент Земной Конфедерации почесал затылок. Потом помянул вслух — негромко, но ответственно — непорочное лоно Святой Девы.
Арест
Берлин, 1937
"…Они отняли у нас всё", — аккуратно вывел Высокородный Господин Абрахам Оппенгейм в тайной тетради. Поставил точку, подышал на страницу, полюбовался на свой почерк — ровный, красивый, с лёгким наклоном вправо. Потом закрыл тетрадь, погладил кончиками пальцев красный сафьяновый переплёт, и с тяжёлым вздохом уложил её на дно потайного ящика. Нажал на дощечку. Секретная пружина, заговорщицки скрипнув, втянула ящик в недра письменного стола.
Абрахам привычно посмотрел вверх, на книжные полки, и невольно скривился. Он никак не мог привыкнуть к пустому чёрному провалу там, где некогда золотились кожаные корешки собрания сочинений Шекспира. Шекспир угодил в реестр запрещённой литературы совсем недавно — за "Венецианского Купца", кажется.
Господин Оппенгейм с отвращением перевёл взгляд на пузатую Тору с нацистским могендовидом на обложке. Почему-то вспомнилось, что, по мнению Аристотеля, у паука шесть ног. Высокородный Господин поморщился: он с детства не любил насекомых.
В тишине хлопнула дверь, и в воздухе повисло тоскливое ожидание какой-то новой беды. "Во имя всего святого, что они ещё приготовили для нас?" — привычно подумал Абрахам, вставая.
Вошла Рахиль. Её голова была закутана всё тем же чёрным платком. Неделю назад нацистские молодчики поймали её на улице и насильно обрили голову. Её привезли домой на полицейской машине: она кричала, вырывалась, и чуть было не порезала лицо одного из парней отнятой у него же бритвой. Аккуратный немец, улыбаясь и кланяясь, предъявил Высокородному Господину Абрахаму Оппенгейму соответствующий пункт Положений об Избранном Народе, где чёрным по белому было сказано, что Высокородные Еврейские Женщины обязаны наголо брить голову… Там была ещё какая-то мерзость про ногти, вспомнил Абрахам. Кажется, их надо стричь под корень.
— Я больше не могу, — тихо сказала Рахиль. — Я так больше не могу.
— Что на этот раз? — помолчав, осведомился господин Оппенгейм, вертя в руках перо.
— Приходили люди из этой новой школы… и сказали мне… что наш маленький… — Рахиль не договорила — голос перехватило от рыданий.
Абрахам понял, что речь идёт о младшем сыне. С тех пор, как его заставили ходить в эту отвратительную нацистскую «ешиву», мальчика словно подменили.
— Они проходили Закон о Субботе, и спрашивали детей, чьи родители работали в субботу… и наш сын!.. прямо на уроке… что я… прибиралась по дому…