РАССКАЗЫ СУДМЕДЭКСПЕРТА
Шрифт:
"Доктор, пожалуйста, отдайте его мне! Ну, пожалуйста! Очень прошу вас, отдайте" — буквально взмолилась больная. "Кого?" Вместо ответа бабуля прикусила губу. "Ну, это… Украшение… Отдайте, умоляю!" Видно цацка очень дорога для бабули. Старлей принялся успокаивать её: "Эмма Аароновна, берите конечно! Уж коль из вас это вырезано, то вам и принадлежит. Хотя как учебный препарат, эта блестяшка была бы намного ценнее для нас, чем для вас. И ещё…" Адъюнкт не успел договорить, как его челюсть опять отвисла от удивления. Бабулька схватила пузырёк и тут же вытрясла из него кристалл себе в рот! А потом, крепко сжав челюсти, уставилась на Барашкова испуганными глазами.
Опешивший старлей не знал что и сказать. "Эмма Аароновна… Мы это… Никто тут ничего
Что бы успокоить больную, Барашков стал задавать типично медицинские вопросы о самочувствии, о газах, попросил дать другую руку, чтобы померить пульс. «Нормальность» стала постепенно возвращаться к Эмме Аароновне. Она переложила кристаллик в левую руку и хоть всё ещё держала его зажатым в кулачке, но уже под себя не прятала. Да и больно такое делать со свежей операционной раной! Тогда Барашков аккуратно осмотрел её живот, бережно помял брюшную стенку в районе разреза. Похоже обошлось без инфекционных осложнений, хотя рано ещё судить, денька три ещё подождать надо. По ходу дела он с подробностями рассказывал весь ход операции, как за слепой кишкой нашёл инфильтрат, что он думал и как извлёк находку. На лице больной напряжение и страх сменились выражением благодарности. Адъюнкт понял, что пациентка успокоилась, и можно задавать вопросы.
"Всё же хотелось бы знать, когда вы эту штуку проглотили? И вообще мне хотелось бы вас порасспрашивать о…" Эмма Аароновна мягко прервала старлея. "Молодой человек… Вы уж меня извините, но сейчас я вам ничего рассказать не могу. Знаете, эта стекляшка… Цена ей копейка, конечно. Копейка цена! Вообще никакой цены — бижутерия, дешёвка! Но память… Она просто дорога мне как реликвия, как воспоминание о той жизни, о всей моей семье. В общем, чего же я вас путаю! Давайте договоримся так — завтра-послезавтра я вам всё расскажу. А пока, извините. Старческие нервы, знаете ли, да ещё операция… Конечно, спасибо вам большое, но прошу вас, идите пожалуйста, мне хотелось бы отдохнуть. Барашков хмыкнул и вышел из палаты.
После обеда адъюнкт снова осмотрел старушку. Бабуля пребывала в прекрасном настроении и её удовлетворительное состояние стало ещё удовлетворительней. Свою блестяшку она также держала в кулачке. Ну чтож, Эмма Аароновна, будем вас переводить из послеоперационной палаты интенсивной терапии в обычную, общую. Когда санитар привёз каталку, то бабка всё же не удержалась и опять положила кристалл в рот. Там она его и держала всё время, пока снова не оказалась на койке. И похоже, когда она спала, то тоже держала свою цацку за щекой.
В послеоперационном блоке режим строгий, а в общие палаты уже пускали посетителей. В тот же вечер к Эмме Аароновне приехали сын и невестка. Лысеющий мужчина в тёмной замшевой куртке и подчёркнуто строго одетая женщина. Видать семья тоже интеллигентная, да и с достатком. Вон какие гостинцы матери привезли, а ещё свежий номер "Иностранной литературы" и томик стихов. Но бабку чтиво не интересовало. Она обняла сына, а потом наклонила его голову вплотную к своим губам и принялась что-то долго ему шептать. Слушая мать сын с недоверием глядел в пустоту, а потом пару раз случайно не сдержавшись громко воскликнул "не может быть!". В завершение рассказа бабуля что-то украдкой передала ему в руку. Всё ещё не веря услышанному, сын ошалело посмотрел на свою жену, а потом подал ей знак пройти к окну. Повернувшись к жене, он хотел было что то ей
Мужчина взял ладонь супруги и положил туда синеватый кристалл, что передала ему мать. Вечерний мягкий свет скрадывал буйство игры цветов на гранях. Женщина без всякого благоговения равнодушно смотрела на безделушку. Потом она взяла её, и будто желая убедиться в каких-то своих догадках, и провела гранью по стеклу. Раздался скрежет, как от стеклореза, и на окне осталась глубокая царапина. "Неужели это он?! А я всё считала красивой семейной легендой…" — с придыханием заговорила жена. Сын нетерпеливо перебил её "Не Он, а ОНА! Голубая Эмма! Уникальный камень и по цвету, и по чистоте, и по размеру! Купленный ещё моим прадедом, гранённый одним из лучших ювелиров Петербурга — моим дедом Аароном Циммерманом, и названный в честь его младшей дочки — моей матери Эммы Зингельшмуллер, урождённой Циммерман! Голубая Эмма, что столько пережила… Революцию, национализацию, репрессии, войну и концлагерь! Реликвия вернулась в свою семью. Точнее, никогда не покидала нас… Невероятно!!!"
Такие откровения совершенно не понравились самой бабушке Эмме. Она резко оборвала сына: "Я то смогла его сохранить! А ты сумеешь ли, коль с первой минуты трезвонишь на всю округу? Домой идите, и чтобы больше ни слова. Нигде и никогда! Поняли!?" Сын и невестка понимающе закивали головами, потом принялись по очереди целовать мать, и бормоча пожелания о скорейшем выздоровлении, быстро удалились. У Эммы Аароновны от волнения разболелось сердце и закружилась голова. Она дотянулась до кнопки вызова медсестры. Хоть карвололу, что ли, попросить. Вскоре появилась сестричка, померила давление, посчитала пульс и вызвала дежурного терапевта. Похоже нервы у бабульки порядочно разбуянились за сегодня. Капельками тут не обойдешься, пришлось назначать инъекцию. Укол подействовал, и ночь прошла благополучно.
Утром следующего дня адъюнкт Барашков сидел за историей болезни Эммы Зингельшмуллер и всё никак не мог решить маленькую проблему — назначать бабке консультацию психиатра или повременить? Решил повременить, а вот если и сегодня она откажется ему свою историю рассказывать, вот тогда и позовём соответствующего специалиста. Его доклад на утренней конференции об извлечении инородного тела был выслушан с интересом, но особого ажиотажа среди сотрудников не пробудил. Больше всего сотрудников раздосадовало, что такое забавное инородное тело Барашков умудрился в первый же день отдать хозяйке, у которой абсолютно нет никакого желания рассказывать свою историю. Бабку навестили доцент с курсантской группой и сам профессор, но та им тоже ничего не сказала, сославшись на слабость и плохое самочувствие. Врёт ведь! Нормальное у неё самочувствие. Ну, пойдём, послушаем, что бабушка скажет нам сегодня.
Нацепив очки и высоко подложив под плечи подушку, Эмма Аароновна читала в своей кровати "Иностранную Литературу". Женщина рядом так же смотрела телевизор, правда почти без звука. Впрочем утром там всё равно ничего путёвого не было. Толстушка с пластиковым контейнером сосредоточенно вязала шарфик. Последняя кровать всё также была пуста. Барашков поздоровался со всеми и прошёл в палату. Женщины, не отрываясь от вязанья и телевизора, буркнули себе под нос ответное приветствие. Похоже по молодости адъюнкта, его тут за большого специалиста не считали. Старлей присел на краюшек бабулиной койки. Вообще-то дурной тон, следовало бы стульчик взять, но молодому доктору казалось, что таким образом он завоюет хоть капельку больше доверия этой скрытной бабцы.